НОВОСТИ:

<< ГЛАВА 4. п.1(1)

СОДЕРЖАНИЕ

Далее:  ГЛАВА 4. п.2 >>

ГЛАВА IV. КОНВЕНЦИОНАЛИЗМ – СОВРЕМЕННОЕ НАПРАВЛЕНИЕ ФИЛОСОФСКОЙ
МЕТОДОЛОГИИ НАУКИ

 После становления понятийной системы появляется возможность определять понятия через другие понятия, не обращаясь к действительности. И для развитой науки, достигшей своего теоретического уровня, формулирующей свои законы на количественном уровне, эта возможность используется не только и не столько как совершенствование системной организации понятийного аппарата, а как мощное эвристическое средство.
Хотелось бы отметить, что системность знания заключается не только и не столько в возможности определять одни понятия через другие, в возможности, изменяя определения исходных понятий, создавать альтернативные теоретические системы, а в открытости понятий, понятийных систем: в их  способности ассимилировать эмпирический и теоретический опыт, изменять свое содержание под напором эмпирического материала, конструировать новые понятия для открытия новых характеристик действительности. Если остановиться на анализе взаимоотношений понятий внутри системы, то не будет приращения принципиально нового знания, да и само «углубление познания» субъективизируется .
В-четвертых, в конвенционализме содержится важное преимущество, состоящее в подчеркивании того существенного момента процесса научного познания, который не был отмечен в других методологических концепциях, а именно – осознание конвенциональности семантики научных терминов как средства творческого построения научного знания. В терминах естественного языка их конвенциональный характер несколько скрыт обезличенностью соглашений. В научном же языке конвенциональный характер семантики терминов выступает более явно. Конвенция является неустранимым элементом научного познания, впрочем, не только научного, но и других его видов, связанных с объективными характеристиками природы научного познания и творческих возможностей познающего субъекта. Сюда, прежде всего, следует отнести семантические конвенции относительно содержания применяемых терминов.
Конвенциональный характер научных терминов наиболее проблемно выступает не в процессе построения языка, а в процессе его использования: а) в общении и понимании учеными друг друга, при приведении в соответствие индивидуального языка  (идиолекта) с общепринятым, индивидуальной логики с общепринятыми правилами и нормами; б) в процессе профессиональной подготовки, приобщения ученых к новому направлению или новому научному сообществу, когда четкое выявление семантических конвенций помогает понять специфику новых теоретических объектов, семантическую нагруженность новой терминологии и тем самым создает одну из предпосылок объективной постановки вопроса преемственности и несоизмеримости теорий; в) в процессе работы над новыми оригинальными проблемами, когда встает задача словесного выражения и понимания не встречавшихся прежде, открытых или сконструированных объектов и эмпирически зафиксированных свойств; г) когда научные теории обнаруживают скрытые дотоле противоречия. Они, в частности, обусловлены наличием неявных семантических конвенций, в особенности, когда последние казались в силу их общепризнанности (понятие эфира и т.д.) строго определенными.
Семантическая конвенция выступает как необходимое условие, средство связи абстрактных сущностей с непосредственно чувственными представлениями. С ее помощью происходит переход от живого созерцания, чувственного познания к обобщенному, отвлеченному мышлению. «Всякое слово (речь) уже обобщает, –  писал В.И. Ленин. – Чувства показывают реальность; мысль и слово – общее» [236: 246]. Конвенциональность уже в своем тривиальном случае – семантическая конвенция, ведет к обнаружению и формулированию в явном виде релятивных моментов познания. Она одновременно является средством введения терминов, понятий, теоретических конструктов и средством их связи с научной реальностью, средством связи чувственного и рационального.
В заключение подчеркнем, что конвенциональность языка является необходимым условием развития сознания, как общественно-историческое явление, как духовный продукт  развития общества. Язык, выполняя свои познавательную и коммуникативную функции, связывает не только людей данной социальной группы или данного поколения, но и различных групп и различных поколений. Тем самым создается преемственность исторических эпох. Через орудия труда и язык в обществе происходит передача социального опыта, что является основой прогрессивного развития.
В процессе перевода с языка одной теории на язык другой теории переформулировки и концептуализации становятся возможны  за счет объективной референции семантики научных терминов, а их конвенциональный характер является необходимым условием реализации этих процессов. В отрыве от объективной референции эти процессы выступают как чисто логические операции, субъективизируются. Отсюда, к примеру, неопозитивистская интерпретация принципа ковариантности законов физики относительно любых преобразований координат, что является одним из основных положений общей теории относительности. Неопозитивисты переиначили принцип ковариантности. Так, к примеру, согласно неопозитивистской  точке зрения, принцип ковариантности означает свободу в выборе языкового каркаса для упорядочения физических фактов. В том же конвенционалистском духе были истолкованы некоторые особенности языка, связанные с появлением логических и семантических парадоксов в науке. Предпринимались попытки истолковать весь процесс освобождения науки от противоречий как процесс конвенциональных преобразований языка.
Согласно конвенционалистско-методологической установке, конвен-циональность научного факта прямо пропорциональна степени языковой обработки голого факта (Пуанкаре) и наследует формы соглашений, фигурирующих в той теории, которая описывает первоначальный, исходный материал. И если у Пуанкаре, тем не менее, конвенциональность языка выступает как средство обобщения эмпирических данных, как средство, делающее индивидуальные впечатления субъекта общезначимыми, то Айдукевич доводит конвенциональность языка до крайностей: состав языка полностью определяет изображение мира, и вопрос о соотношении теорий не может быть поставлен, так как язык теории представляет замкнутую внутри себя систему, а суждения, выраженные на одном языке, совершенно непереводимы на другой, потому что теория не отражает, а лишь изображает мир согласно принятому составу языка. Состав языка определяется лишь логическими требованиями.
Таким образом, конвенционализм, выступая, с одной стороны, против платонизма и словесного фетишизма, магического взгляда на язык, а с другой стороны – против одностороннего эмпиризма и индуктивизма, объявляет язык науки плодом условных соглашений.
Конвенционалисты совершенно верно подметили, что язык науки является тем каналом, через который конвенции проникают в научное знание, но придали этому каналу несколько самодовлеющее значение. Да, совершенно верно, что конвенции начинаются в языке и с языка, но главное не в этом. Главное в тех релятивных моментах процесса научного познания, которые выражаются в форме семантических, эмпирических и теоретических конвенций.
В-пятых. Определенную роль в становлении конвенционалистской методологии сыграло то обстоятельство, что часто один  и тот же эмпирический факт и соответственно подтверждаемое им предложение истолковывались по-разному, а на основе этого включались в различные теории. Почти классическим можно считать пример с опытом Физо относительно распространения луча света в движущейся среде: первоначально результаты опыта были приняты волновой теорией света, но затем в теории относительности получили иное объяснение. Данное обстоятельство конвенционализм интерпретирует как принятие той или иной объясняющей теории по соглашению. А этот критерий, как уже отмечалось, не дает оснований утверждать объективную истинность знания. Отсюда следуют две особенности конвенционалистского подхода к проблеме анализа научного знания: сознательно индифферентное отношение к компонентам и обедненное понимание факторов, детерминирующих формирование научных принципов [см.: 265: 68-69]. «Никакое высказывание не может быть установлено из эксперимента, –  писал И. Лакатос. – Высказывания могут быть логически выведены из других высказываний, но они не могут быть получены из фактов. Они могут быть доказаны опытом не более чем ударом кулака по столу» [645: 99]. Таким образом, Лакатос, делая акцент на роли конвенций на теоретическом уровне, отказывается вслед за Дюгемом от детерминации теоретического знания эмпирическим материалом. Отношение между теорией и фактом он переводит в область логических отношений между теориями, и эта проблема приобретает у него статус гносеологической проблемы конкурирующих теорий.
Достижение достоверности научного знания за счет возрастания субъективного фактора вследствие достижения наукой своего теоретического уровня развития, крах догмы о нейтральности эмпирического материала по отношению к теоретическому знанию (в особенности в логическом позитивизме), наличие рационального компонента в структуре научного факта были истолкованы рядом ученых и философов как доказательство условности (конвенциональности) теоретических положений и эмпирических данных. Луи де Бройль писал по этому поводу: «Это неизбежное вмешательство теоретических представлений в формулировку экспериментальных результатов так поражает некоторые умы, что они начинают сомневаться в том, что экспериментальные факты существуют независимо от наших теоретических представлений, и иногда говорят: «Ученый создает научный факт»» [64: 164-165].
Если одни конвенционалисты подчеркивают роль конвенций на теоретическом уровне (Дюгем, Лакатос, Айдукевич), то другие абсолютизируют их роль на эмпирическом уровне (Поппер, Грюнбаум). «Наука не покоится на твердом фундаменте фактов. Жесткая структура ее теорий поднимается, так сказать, над болотом. Она подобна зданию, воздвигнутому на сваях. Эти сваи забиваются в болото, но не достигают никакого естественного или “данного” основания. Если же мы перестаем забивать сваи дальше, то вовсе не потому, что достигли твердой почвы. Мы останавливаемся просто тогда, когда убеждаемся, что сваи достаточно прочны и способны, по крайней мере, некоторое время, выдержать тяжесть нашей структуры» [391: 147-148]. Итак, признание условности знания на одном уровне с необходимостью детерминирует признание конвенциональности на другом уровне: конвенциональность эмпирического базиса предполагает условность теории, и наоборот, условность теоретического знания ведет к конвенциональности научных фактов.
Теоретические предпосылочные знания непосредственно включаются в эмпирическое исследование уже на самых ранних его этапах [см.: 154-156, 286-296, 202-207, 542-550]. К примеру, уже в процессе отбора фактов, явлений действительности [см.: 448, гл.3, §3]. Вследствие этого объективно существующие явления могут объявляться несуществующими, и наоборот, объективно несуществующие объявляются существующими. Так, оппоненты Галилея отрицали существование пятен на Солнце, сложный рельеф Луны, существование спутников Юпитера. Они не только отказывались взглянуть в телескопы, но и  выдвигали теоретические соображения, согласно которым эти явления объявлялись плодом оптического обмана. Для доказательства объективного существования данных явлений Галилею пришлось выдвинуть целую систему теоретических доводов, среди которых – предположение об идентичности оптических процессов на Луне и Земле, которые он сам не мог доказать. «Перед моими глазами, – говорит Галилей, – раскрывается совершенно противоположное тому, что перед вашими» [96 Т.1: 90].
Теоретическая нагруженность эмпирического исследования приводит к тому, что некоторые свойства не попадают в область исследования, не замечаются, сознательно отбрасываются или получают неверную оценку. Так, по этому поводу, имея в виду великого Ньютона, Френель с возмущением писал: «Трудно понять, каким образом изгиб света во внутреннюю часть тени мог ускользнуть от столь опытного наблюдателя, в особенности, если принять в расчет, что он производил опыт с самыми узкими телами, так как он пользовался даже волосами. Можно подумать даже, что этим он был обязан своим теоретическим предубеждениям, до некоторой степени закрывающими ему глаза на многозначащие явления, сильно ослаблявшие то главное возражение, на котором он основал превосходство своего принципа» [508: 11-12].
Полнота и достоверность научного факта существенно зависит от теории, в которой он формулируется и которая им проверяется. «Парадокс заключается в том, – пишет А.В. Ахутин, – что факт приобретает значение объективности по мере того, как он включается в ту самую теоретическую систему, для подтверждения которой он привлекался» [32: 178].
Процесс формулирования научного факта не является нейтральным. Свобода выбора эмпирического материала для формулирования научного факта всегда связана со свободой выбора теоретических систем, а это определяет не только констатацию существования или несуществования какого-либо явления, а, прежде всего, его объяснение. «Зависимость фактов от проверяемой теории, – подчеркивает Э.М. Чудинов, – должна учитываться любой теорией, претендующей на адекватное описание научной деятельности. Она, безусловно, подрывает основы эмпирической догмы логических позитивистов, утверждающей абсолютную нейтральность фактов к проверяемой теории» [534: 109]. Одни и те же факты действительности получают различную интерпретацию не только диахронически, но и синхронически. В. Гейнзберг: «Оказалось, что мы больше не способны отделить поведение частицы от процесса наблюдения. В результате, нам приходится мириться с тем, что законы природы, которые квантовая механика формулирует в математическом виде, имеют отношение не к поведению элементарных частиц как таковых, а только к нашему знанию о них» [см.: 105].
В-шестых, важной существенной особенностью развития науки является наличие в ней конкурирующих теорий, объясняющих один и тот же круг эмпирических фактов: например, волновая и корпускулярная теории света, эволюционные учения Ламарка и Дарвина, электродинамика Лоренца и специальная теория относительности Эйнштейна и т.д. Эта особенность была осознана как проблема выбора теории. На ней необходимо остановиться подробнее в связи с тем, что конвенционализм подчеркивает важность внеэмпирических критериев оценки теории: простоты, совершенства, красоты и т.п. Так, Пуанкаре утверждал: «Никакая геометрическая система не может быть вернее другой; она может быть лишь более удобной» [405: 58].
Да, развитие естествознания убедительно показывало, что часто одних эмпирических критериев недостаточно, чтобы обосновать принятие той или иной теоретической концепции. Выбор между конкурирующими теориями определяются самыми различными факторами философского, метатеоретического  и методологического порядка. Среди них немало таких, которые легко ассоциируются с простотой теоретического объяснения либо с совершенством организации теории. Принятию той или иной гипотезы, несомненно, способствует, например, легкость оперирования ее математическим аппаратом, большая доступность для усвоения и понимания, обычно отождествляется с простотой теории, а также факторы эстетического плана. Так, из нескольких основных постулатов ньютоновской небесной механики следовали многочисленные открытые к тому времени законы движения планет. Именно в плане простоты специальная теория относительности совершеннее электродинамики Лоренца, анализ оснований которой показал, что она базируется на слишком большом количестве независимых допущений (до одиннадцати). Как справедливо пишет Е.В. Мамчур, простота есть «синоним систематичности и синтезирующей силы теоретической концепции. Стремление объяснить разнородные явления с единой точки зрения определяет выбор исходных посылок, обладающих возможно большей общностью, способных объяснить все известные факты в исследуемой области и способных тем самым стать подлинной основой единства многообразного» [258: 239].
Вместе с тем и так трактуемая простота также недостаточна для принятия той или иной теории. Простота же, понятая как легкость решения проблемы, оказывается скорее психологически ценностным соображением, чем методологическим регулятором. Она несет в себе значительный субъективный момент. А в конвенционализме простота, во-первых, считается определяющим критерием для выбора из конкурирующих теорий, во-вторых, трактуется либо в смысле удобства оперирования терминами, либо как эстетическое соображение.
Однако, даже признавая всю важность простоты и других частных критериев выбора наиболее обоснованной гипотезы, нужно сказать, что они еще не гарантируют истинности научного знания. Выбирая более простую и совершенную теорию, мы, конечно, останавливаемся на той, которая лучше других согласуется с экспериментальными данными. Известнейший физик Гейзенберг переводит эту проблему в сферу ценностно-мировоззренческого решения: «Среди конкурирующих научных гипотез истинной следует признать ту, из которой вытекают более гуманитарные, нравственные выводы» [103: 65].
Конвенциональность: «Условность, – как пишет Коршунов А.М., – одно из проявлений активности субъекта… Эвристическая условность – это поисковая модель, функциональное средство достижения объективно-верного знания о мире» [201: 190-191].
Таким образом, конвенционализм как философское учение возникает, как попытка решить проблему активности человеческого познания применительно к процессу научного творчества. Представители конвенционалистской методологии стремятся отыскать, указать и сформулировать в явном виде те наиболее релятивные моменты в построениях науки, которые действительно в них присутствуют и, более того, неизбежны в силу незамкнутости научного знания, возможности дальнейшего его прогрессивного развития.

Проявляйте уважение!
При копировании материала, ставьте прямую ссылку на наш сайт!