НОВОСТИ:

<< ГЛАВА 4. п.2(2)

СОДЕРЖАНИЕ

Далее:  ГЛАВА 4. п.3 >>

ГЛАВА IV. КОНВЕНЦИОНАЛИЗМ – СОВРЕМЕННОЕ НАПРАВЛЕНИЕ ФИЛОСОФСКОЙ
МЕТОДОЛОГИИ НАУКИ

 Конвенционалистские установки продолжают «работать» у Карнапа и по другим вопросам. К примеру, в проблемах классификации научных понятий, выбора и определения единиц измерения, в проблеме построения научных систем. Так, для Карнапа нет принципиальной разницы в вопросе «геометрия плюс физика» между вариантами Пуанкаре и Эйнштейна. Вопрос сводится Карнапом лишь к удобству и простоте теории, и недаром у него термин «эквивалентные теории» заменяется термином «равноценные теории». С этой позиции неважно, адекватно или неадекватно теории описывают мир, лишь бы был результат, а критерием для этого выступают удобство и простота. Если проще и удобнее работать с вариантом Эйнштейна, то признаем теорию Эйнштейна как более удобную и простую, но не как более адекватно описывающую физическую реальность. Тем самым снимается вопрос об объективности научного знания, об истинности научных теорий. Парадокс заключается в том, что эти конвенционалистские установки помогают Карнапу по-своему решать вопрос о диалектике познания.
Таким образом, в ходе своей философской эволюции Карнап от крайне конвенционалистских, неопозитивистских стратегем приходит к версии мягкого, утонченного конвенционализма, что отмечают и ряд отечественных исследователей философии науки [см.: 201-207, 263, 264, 542-550, 297-299, 534-538, 55, 364, 365, 116-118].
Признавая конвенциональность искусственных языков, семантики научных понятий, а, следовательно, отсюда и конвенциональность теоретических построений, Карнап с необходимостью приходит к признанию конвенциональности научного факта, построение эмпирического уровня науки.

Попперовский конвенционализм решения. Если конвенциональные требования Карнапа относятся в основном к логико-математическим системам и не выходят за сферу предельно абстрактного теоретического знания, то Поппер, в отличие от членов Венского кружка, обращает, прежде всего, внимание на конвенциональную обусловленность базисных предложений, фиксирующих опытное знание. Кроме того, и опять-таки в отличие от воззрений членов Венского кружка, своеобразие Поппера заключается в замене «конвенционализма, основанного на соглашении – конвенционализмом решения, своеобразным "солоконвенционализмом"» [51: 22].
В отличие от протокольных предложений Карнапа и Нейрата, Поппер говорит о «базисных предложениях», понимая под ними предложения, которые могут служить предпосылкой для эмпирической проверки, т.е. утверждения отдельных фактов. В среде ортодоксальных неопозитивистов утверждалось, что на таких предложениях наука и основывается. На самом деле, полагает Поппер, эти предложения выводятся в научной системе с целью сформулировать прогноз и проверить по нему нашу теорию. Они представляют, и это важно, не констатацию эмпирического факта, а далеко выходящую за ее пределы теорию, гипотезу. «Ибо, –  утверждает Поппер, –  мы не можем произнести научного утверждения, которое не выходило бы далеко за пределы того, что может быть достоверно известно «на основе непосредственного опыта»… Каждое описание использует общие имена (или символы, или идеи); каждое утверждение имеет характер теории, гипотезы» [656: 94-95], выраженной в логической форме «сингулярного экзистенциального предложения».
Здесь Поппер фиксирует тот факт, что опыт упорядочивается теорией, строится в соответствии с ней. Ведь нет чистого опыта, весь он пронизан теориями, в том числе и метафизического характера, как считает Поппер, даже мифами и своего рода бессознательными врожденными ожиданиями. Критикуя традиционно эмпирическую позицию неопозитивизма, Поппер подвергает сомнению его тезис о существовании абсолютных базисных суждений, подлежащих принятию на веру и являющихся гарантом достоверности теоретического знания. Фактуальные предложения подвержены ошибкам в той же степени, что и теоретические положения. Поэтому всякое базисное предложение требует постоянной новой проверки: «ибо любое базисное предложение может в свою очередь быть подвергнуто испытанию, причем в качестве пробного камня используется любое из базисных предложений, которое может быть из него выведено с помощью проверяемой теории или какой-либо иной. Эта процедура не имеет естественного конца. Таким образом, если испытание должно нас куда-либо вести, то не остается ничего более, как остановиться в том или ином месте и сказать, что в данное время мы удовлетворены» [656: 104]. Чтобы процедура проверки не уводила нас в «дурную бесконечность», Поппер предлагает при дедуктивной проверке останавливаться на тех фактуальных утверждениях, «о принятии или об отвержении которых различные исследователи достигают соглашения» [см.: 365: 151].
Иначе говоря, мы решаем остановиться на данном базисном предложении, памятуя о том, что это временная остановка, обусловленная только тем, что данное базисное предложение легко проверить. Базисное предложение принимается как догма, – но при условии, что оно не окончательно; оно принимается на основе решения, связанного с опытом, но не оправдывается опытом; оно принимается условно, но в согласии с процедурой, руководимой правилами, главными из которых является требование не принимать случайных (логически не связанных с теорией) предложений.
Утверждение об условном договорном принятии базисных предложений вносит в методологию Поппера конвенциональный элемент. Это и есть тот самый конвенционализм решения, которым позиция Поппера отличается от предшествовавших версий конвенционализма. «Базисные предложения принимаются как результат решения или соглашения; и в этих пределах являются конвенциями» [656: 106]. Конвенционализм Поппера становится тем более заметным, если принять во внимание ту роль, которую играют эмпирические (имеющие характер конвенции) факты в его фальсификационистской методологии, когда одно-единственное базисное предложение в состоянии служить достаточным основанием для опровержения устоявшейся и опробированной теории. Хотя, на первый взгляд, в попперовском конвенционализме растворяется неопозитивистская версия редукционизма, и подтверждающие факты лишаются своего былого ореола, но следует заметить, что лишь за тем, чтобы выделить роль тех базисных предложений теории, которые входят в класс потенциальных ее «фальсификаторов».
Если Поппер прав в том, что нет абсолютно достоверных и неизменных «базисных предложений» науки, то нельзя признать  верной его мысль о том, что теория опирается на опыт не иначе как на повод для принятия решения о том, какие базисные суждения следует считать приемлемыми, ведь «принятие их является частью применения некоторой теоретической системы, и именно этот вид применения теории обусловливает возможность всех других применений данной теоретической системы» [391: 147].
Подведем итоги: «… от конвенционалистов меня отличает убеждение в том, что по соглашению мы выбираем не универсальные, а сингулярные высказывания. От позитивистов же меня отличает убеждение в том, что базисные высказывания не оправдываются нашим непосредственным чувственным опытом, но они – с логической точки зрения – принимаются посредством некоторого акта, волевого решения» [391: 145]. Поппер в своих работах пытается отмежеваться от конвенционализма, более того, он критикует конвенционализм, ибо прекрасно понимает и открыто об этом заявляет, что последовательный конвенционализм делает невозможным проведение в жизнь его программы фальсификационизма. Но критикует он конвенционализм абстрактно, понимая под ним лишь логическую доктрину, а не методологическое направление. При этом объективную истину он понимает как интерсубъективность и в этом главном вопросе ничем не отличается от конвенционалистов. Критика Поппером конвенционализма носит характер тех самых «конвенционалистских уловок», против которых он так активно выступает. Это и не удивительно, так как эмпирический базис науки, по Попперу, полностью конвенционален, и это заставляет Поппера, хочет он того или нет, признать теоретические положения конвенциональными построениями. И поэтому у Поппера появляется логический круг: «… эмпирическая наука может быть определена при помощи ее методологических правил» [391: 79], а «методологические правила рассматриваются мною как конвенции» [391: 78]. Крайне сомнительно звучит обещание Поппера ученым: «только исходя из следствия моего определения эмпирической науки и из методологических решений, основывающихся на этом определении, ученый может увидеть, насколько оно соответствует интуитивной идее о цели всех его усилий» [391: 80].
Не менее сомнительно звучит его обещание философам с помощью его научного метода докопаться до тех скрытых конвенций, которые являются причинами противоречий существовавших доселе теорий познания. Да и главная задача, которую ставит перед собой Поппер, - создание эффективного критерия отличия научного знания от ненаучного, оказывается изначально неразрешимой, т.к. «… мой критерий демаркации следует рассматривать как выдвижение соглашения, или конвенции» [391: 59]. Выявить подлинную роль конвенции в науке Попперу не удалось.

Критический конвенционализм Лакатоса. Термин “критический конвенционализм” заимствован нами у Панина А.В. [см.: 365: 156] В этой  статье данный термин используется для обозначения всей методологической программы И. Лакатоса. В этом разделе работы ему придан несколько более узкий смысл. «Критической» же позиция Лакатоса названа потому, что она, по мнению Панина, в общем и целом не выходит за рамки попперовской методологии – критицизма.
Но в отличие от Поппера объектом анализа методолога для Лакатоса выступает не теория или отдельные научные положения, а совокупность теорий. Согласно Лакатосу, любая научная теория должна оцениваться вместе со всеми гипотезами, начальными теориями. Оценке, таким образом, подлежат не изолированные теории, а серии теорий, порождаемые определенным ядром базисных принципов и положений. Речь идет о серии теорий, связанных между собой преемственностью, превращающей ее (эту серию) в «исследовательскую программу». Исходное единое ядро программы обусловливает преемственность и единство этого надтеоретического образования. Лакатос вводит понятие “прогрессивного” и “регрессивного” сдвига проблемы. Серия теорий дает прогрессивный сдвиг в решении проблемы, если каждая новая теория имеет некоторый избыток эмпирического содержания по сравнению с предыдущей, если она предсказывает новые факты, существование которых подтверждается экспериментальным путем. Сдвиг проблемы является регрессивным, если теория при встрече с новой областью фактов лишь спасает себя от опровержения вместо того, чтобы смело идти навстречу опыту.
В противоположность наивному фальсификационизму, никакой эксперимент, протокольное предложение или опровергающая гипотеза сами по себе не могут вести к фальсификации теории. Такая фальсификация невозможна до появления лучшей теории. Лакатос отмечает не столько негативный, сколько конструктивный характер фальсификации. Если для разрешения противоречия между теорией и опровергающим фактом выдвигается новая теория, то она считается научной лишь в той мере, в какой она ассимилирует этот факт. Фальсификация, таким образом, ведет к росту эмпирического содержания теорий, приобретает исторический характер.
Что касается структуры нового анализируемого образования – «исследовательской программы», как методологической единицы, то в каждой исследовательской программе можно  выделить четыре основных компонента: 1. Ядро программы – система основных, исходных содержательных принципов. 2. Негативная эвристика – совокупность методологических правил, которые помогают защитить ядро программы от опровержений, выдвигая и изменяя вспомогательные гипотезы с тем, чтобы ассимилировать или изолировать противоречащий факт. 3. Набор вспомогательных гипотез, порождаемых негативной эвристикой. 4. Совокупность правил и приемов, ориентирующих исследователя на положительное решение и выбор проблем – позитивная эвристика [см.: 365: 154].
Как ядро программы является набором конвенционально принятых принципов, так и правила позитивной и негативной эвристики, по мнению Лакатоса, носят конвенциональный характер. Сам Лакатос пишет, что «… у конвенционалистов – научился понимать важность методологических допущений» [645: 116]. И это вполне закономерно, т.к. Лакатос как методолог в своем поиске отталкивается от Д-тезиса, восходящего к Дюгему. А Д-тезис [см.: 534: 158-162] и у Дюгема, и у Куайна как абсолютизация системного характера теоретического знания является выражением конвенционализма. Поэтому описание Лакатосом Д-тезиса и импонирующего ему варианта конвенционализма, по сути дела, совпадает: « Конвенционалист допускает возможность построения любой системы классификации, которая объединяет факты в некоторое связанное целое. Конвенционалист считает, что следует, как можно дольше сохранять в неприкосновенности центр такой системы классификации: когда вторжение аномалий создает трудности, надо просто изменить или усложнить ее периферийные участки» [223: 208].
Методологические принципы, без сомнения, играют в процессе познания немалую роль. Без них вообще не может начинаться научный поиск. В этих принципах [см.: 286-296] содержится абстрактное знание об основной определяющей связи исследуемого объекта, которое развертывается в систему знания в ходе конкретного рассмотрения объекта. Но эти методологические принципы, исходные для той или иной программы, рассмотренные в историческом аспекте, оказываются обобщенными результатами предшествующего развития познания. Именно поэтому они становятся средством категориального синтеза научных знаний, придавая им форму всеобщности и необходимости: «… принципы – не исходный пункт исследования, а его заключительный результат" [569: 34].
Вот что говорит Панин А.В. по поводу возрастания в лакатосовской методологии удельного веса конвенционализма: « … удельный вес конвенционализма в лакатосовской методологии резко возрастает. Если Поппер старается локализировать конвенциональный элемент в критицизме процедурой принятия базисных положений, то Лакатос распространяет его на всю методологию, включая процедуру принятия основных положений исследовательской программы. Заложенная в идеях Поппера тенденция к перерастанию критического эмпиризма в конвенционализм в работах Лакатоса получает свое полное развитие. Но это означает, что большая часть аргументации против классического конвенционализма может быть использована и против критического конвенционализма» [365: 155].
Итак, лакатосовскую методологию научных исследовательских программ можно охарактеризовать, по сути дела, как методологический конвенционализм. Эта позиция приводит Лакатоса, как в свое время признание конвенциональности семантики научных терминов понятийного аппарата в позитивизме, к признанию конвенциональности теоретических построений, которые в свою очередь детерминируют конвенциональность эмпирических построений. Что и характерно для всей постпозитивистской философии науки.
Таким образом, как было показано на примере классического  конвенционализма и неоконвенционализма, признание конвенциональности на одном уровне научного познания с необходимостью детерминирует признание условности на другом уровне научного познания: конвенциональность эмпирического базиса (Пуанкаре, Поппер, Грюнбаум) ведет к условности теории, и наоборот, условность теоретического знания (Пуанкаре, Айдукевич, Карнап, Лакатос) ведет к конвенциональности научных фактов.
В заключение к данному параграфу еще раз отметим, что конвенционализм – не случайное явление. Его появление, как было уже показано, обусловлено как философскими, так и общенаучными факторами. Как классический конвенционализм, так и неоконвенционализм сосредотачивают свое  внимание на роли субъективных моментов познания и ставят под сомнение при этом существование объективной истины и отражательный характер познания. Вопрос об истинности исходных положений теории он объявляет следствием субъективного понимания внеэмпирических критериев оценки истинности теории – удобства, простоты, красоты, непротиворечивости и т.д.
Совершенно справедливо в конвенционализме подчеркивается условный характер и конвенциональный способ  построения научных языков. Однако, как уже отмечалось, данные особенности рассматриваются конвенционализмом вне контекста развития науки, вне детерминации содержания сознания предметной областью. Конвенционализм преувеличивает значение конвенционального характера семантики научных терминов. Как правило, в конвенционализме  происходит отождествление языка теории и ее понятийного аппарата. Понятия теории не могут быть ничем иным, с точки зрения конвенционализма, как условными образованиями вдвойне: в силу субъективистски понимаемого чувственного опыта и конвенциональности языка.
Для конвенционализма в целом характерны две особенности: пренебрежение эмпирическими компонентами и обедненное понимание факторов, детерминирующих формирование научных принципов.
Совершенно верно подметив, что язык науки является тем каналом, через который конвенции проникают в научное знание, конвенционалисты придают этому каналу самодовлеющее значение. Действительно, конвенция начинается в языке и с языка. Но семантическая конвенция – это не цель, а средство выявления и формулирования в явном виде релятивных моментов познавательной деятельности. Поэтому в следующем параграфе мы постараемся рассмотреть статус научных терминов, конвенциональную природу их семантики, значение конвенциональности понятий в создании познавательного образа и теоретических построений.

Проявляйте уважение!
При копировании материала, ставьте прямую ссылку на наш сайт!