НОВОСТИ:

<< Предисловие ч.2

СОДЕРЖАНИЕ

Далее:  Предисловие ч.4 >>

  Наиболее ярким проявлением конвенционального характера научного познания является  научный язык с его стремлением к точности и однозначности своих понятий и высказываний. Однако такая точность достижима только с помощью четкой фиксации значений  и смысла  научных терминов и понятий, что возможно сделать в свою очередь только с помощью  явных определений. Любое же определение есть приписывание термину строго определенного значения  и смысла. Очевидно, что привязка любого слова только к одному из его возможных значений имеет явно договорный и условный характер, то есть имеет характер конвенции. Все методологические принципы и  правила в науке, начиная от эталонов и основанных на них системах  измерения свойств и отношений объектов,  также имеют явно конвенциональную природу. Это относится и к принятию тех или иных правил и стандартов логического доказательства. Например, в классической логике и  математике некое утверждение считается  доказанным, если принятие его отрицания ведет к логическому противоречию в системе (так называемый метод доказательства от противного). В конструктивной же логике и математике такого рода  доказательства запрещены и разрешаются только прямые доказательства в конечное количество шагов и за время, соизмеримое с практическими задачами и  реальным  временем  жизни научного сообщества. Апелляция к понятию актуальной бесконечности и якобы бесконечных  возможностей и способностей человека  в конструктивной философии и методологии науки в принципе запрещена.  Ясно, что такого рода  запрет также носит явно конвенциональный характер.  И поэтому многие математики, не принимая этой конвенции, продолжают работать в традиции  классической методологии  постановки и решения математических проблем. Очевидно также, что любые конвенции, наряду с положительными сторонами их эвристических возможностей,  несут в себе и груз связанных с ними познавательных  ограничений  в видении исследуемого  объекта только с определенной стороны. Перефразируя слова известного немецкого философа М. Хайдеггера «Язык - дом бытия», можно утверждать, что наличный язык науки вообще и отдельной науки, в частности, существенно задает пределы  видения ею исследуемой предметной области и действительности в целом. Вот почему революции в  науке всегда связаны с существенным  изменением ее языка, введением новых категорий и  переинтерпретацией  значения и смысла многих ее прежних терминов и утверждений.

  Почему конвенционалистская философия науки возникла именно в конце 19 - начале 20 века, а затем получила весьма  широкое  распространение  среди ученых? Очевидно, что это могло произойти только в силу того, что в конвенционализме были  схвачены какие - то существенные особенности  в развитии науки  и характере  научной деятельности того времени. Что же это за особенности  и какие из них имели действительно кардинальный и судьбоносный характер для развития  науки и ее философского осмысления? В науке второй половины 19 века  -  начала 20 века произошли три судьбоносных  события, существенно определивших всю траекторию  ее дальнейшего развития и потребовавшие ее нового философского осмысления.        

Во-первых, это открытие неевклидовых геометрий и принятие их математиками в качестве столь же полноценных теорий,  как и традиционная эвклидова геометрия, которая не только существовала почти в неизменном виде более двух тысяч лет, но и казалась многим математикам, физикам и философам единственно возможной и единственно истинной наукой о пространстве. 
Во-вторых, это кризис в теории множеств и обнаружение в ней парадоксов, а ведь эта теория рассматривалась большинством математиков конца 19 века как фундамент всей математики. Одним из радикальных способов излечения теории множеств от возникавших в ней противоречий было предложение интуиционистов (позднее их последователи  стали  называть себя «конструктивистами»)  отказаться от ее центрального понятия – « актуальной бесконечности» и ввести ограничения на  использование логических законов исключенного третьего и двойного отрицания в математических доказательствах  только  рассуждениями о конечных множествах. Вместо классической математики и логики с их недостаточно надежными методами доказательства предлагалось создать новую, конструктивную математику на основе более  строгих, чем в прежней математике, методов ее построения. Таким образом, здесь была поставлена под сомнение надежность всей классической математики, а, следовательно,  и  абсолютность математических   истин (Л. Брауэр, А. Пуанкаре, Г. Вейль, А. Гейтинг и др.). Наконец, третьим выдающимся событием, окончательно поколебавшим веру ученых в возможность средствами научного познания сформулировать абсолютно-истинное знание о действительности, стало создание теории относительности и квантовой механики как физических теорий, альтернативных классической механике и во многом с ней несовместимых (А. Пуанкаре, А. Эйнштейн, М. Планк, Н. Бор и др.). О чем свидетельствовали эти революционные события в истории науки  и о чем они «говорили» мыслящему сознанию ученых и философов, стремившихся разгадать природу научного знания?

А говорили они и даже «кричали» о том, что максимум, на что может претендовать наука и научное познание так это только относительная истина, относительная как в историческом плане, так и с точки зрения  абсолютной доказательности научных истин.  С  идеалом  науки  о возможности  достичь   средствами  науки  абсолютно - истинное  знание  об объективной действительности,  то есть с  претензией  науки  на знание  того, какова  действительность  «на самом деле», независимо от познающего ее субъекта,  из чего ученые исходили  очень долгое время, начиная  с античной эпохи и вплоть до последней трети 19 века, необходимо  было  расстаться, как это ни было  печально для  тех, кто считал иначе, и при этом расстаться  навсегда, если доверять реальной истории  самой науки. То, что факты не способны доказать истинность научных теорий, ученым и философам было достаточно ясно уже в последней трети 19 века, после убедительной критики классического индуктивизма  Бэкона-Конта-Милля  и анализа  логических  возможностей  индуктивного метода в целом. Логически некорректно заключать  об истинности  научного закона или теории на основании эмпирического доказательства  истинности тех следствий,  которые логически  выводимы из этих  законов и теорий. И только значительно позже (уже в 20 веке), в результате  критики  К. Поппером  и другими  философами науки  неоиндуктивизма  логических  позитивистов, станет ясно, что индукция (то есть аргументация от частного к общему, от фактов к законам и теориям) не способна   выполнить  не только  функцию доказательства истинности научных законов и теорий, но даже функцию их подтверждения в качестве истинных.  Дело в том, что согласно  определению свойств  логического следования истинные следствия могут быть логически законно получены и из ложных посылок или оснований вывода.  Возникновение и рост числа конкурирующих гипотез и теорий во всех областях науки  к концу 19 века ( объяснявших  с разных позиций одни и те же факты, одни и те же данные наблюдения и эксперимента), с одной стороны, подтверждал ограниченные возможности опыта в решении вопроса о предпочтении одной из конкурирующих гипотез, а с другой -  настойчиво требовал от ученых и философов объяснения этого феномена в развитии науки. А хороших философских возможностей в его объяснении было не так уж много.

Проявляйте уважение!
При копировании материала, ставьте прямую ссылку на наш сайт!