НОВОСТИ:

<< Глава 2, п.1(3)

СОДЕРЖАНИЕ

Далее:  Глава 2, п.2 >>

 Сегодня в философии науки твердо установлено, что теоретические предпосылочные знания непосредственно включаются в эмпирическое исследование уже на самых ранних его этапах [см.: 66-68, 69-79, 80-85, 86-94]. К примеру, уже в процессе отбора фактов и явлений действительности [см.: 95, гл.3, §3]. Вследствие этого объективно существующие явления с позиций одних теорий могут объявляться несуществующими, и наоборот, объективно несуществующие явления - объявляются существующими. Так, оппоненты Галилея отрицали существование пятен на Солнце, сложный рельеф Луны, существование спутников Юпитера. Они не только отказывались взглянуть в телескопы, но и выдвигали теоретические соображения, согласно которым эти явления объявлялись плодом оптического обмана. Для доказательства объективного существования данных явлений Галилею пришлось выдвинуть целую систему теоретических доводов, среди которых – предположение об идентичности оптических процессов на Луне и Земле, которое он сам не мог доказать. «Перед моими глазами, – говорит Галилей, – раскрывается совершенно противоположное тому, что перед вашими» [96, Т.1, с. 90].
Теоретическая нагруженность эмпирического исследования приводит к тому, что некоторые свойства объектов часто не попадают в область наличного исследования, не замечаются, сознательно отбрасываются или получают неверную оценку. Так, по этому поводу, имея в виду самого великого Ньютона, Френель с возмущением писал: «Трудно понять, каким образом изгиб света во внутреннюю часть тени мог ускользнуть от столь опытного наблюдателя, в особенности, если принять в расчет, что он производил опыт с самыми узкими телами, так как он пользовался даже волосами. Можно подумать даже, что этим он был обязан своим теоретическим предубеждениям, до некоторой степени закрывающими ему глаза на многозначащие явления, сильно ослаблявшие то главное возражение, на котором он основал превосходство своего принципа» [97, с.11-12].
Полнота и достоверность научного факта существенно зависит от теории, в которой он формулируется и которая им проверяется. «Парадокс заключается в том, – пишет А.В. Ахутин, – что факт приобретает значение объективности по мере того, как он включается в ту самую теоретическую систему, для подтверждения которой он привлекался» [98, с. 178].
Сам процесс фиксации и формулирования научного факта не является нейтральным. Свобода выбора эмпирического материала для формулирования научного факта всегда связана со свободой выбора теоретических систем, которые определяют не только констатацию существования или несуществования какого-либо явления, но и характер его объяснения. «Зависимость фактов от проверяемой теории, – подчеркивает Э.М. Чудинов, – должна учитываться любой теорией, претендующей на адекватное описание научной деятельности. Она, безусловно, подрывает основы эмпирической догмы логических позитивистов, утверждающей абсолютную нейтральность фактов к проверяемой теории» [99, с. 109]. Одни и те же факты действительности получают различную интерпретацию не только диахронически, но и синхронически. В. Гейнзберг: «Оказалось, что мы больше не способны отделить поведение частицы от процесса наблюдения. В результате, нам приходится мириться с тем, что законы природы, которые квантовая механика формулирует в математическом виде, имеют отношение не к поведению элементарных частиц как таковых, а только к нашему знанию о них» [см.: 100].
 Важной существенной особенностью развития науки является наличие в ней конкурирующих теорий, объясняющих один и тот же круг эмпирических фактов: например, волновая и корпускулярная теории света, эволюционные учения Ламарка и Дарвина, электродинамика Лоренца и специальная теория относительности Эйнштейна и т.д. Эта особенность была осознана как проблема выбора теории. На ней необходимо остановиться подробнее в связи с тем, что конвенционализм подчеркивает важность внеэмпирических критериев оценки теории: простоты, совершенства, красоты и т.п. Так, Пуанкаре утверждал: «Никакая геометрическая система не может быть вернее другой; она может быть лишь более удобной» [1, с. 58].
Да, развитие естествознания убедительно показало, что часто одних эмпирических критериев недостаточно, чтобы обосновать принятие той или иной теоретической концепции. Выбор между конкурирующими теориями определяются самыми различными факторами философского, метатеоретического и методологического порядка. Среди них немало таких, которые легко ассоциируются с простотой теоретического объяснения либо с совершенством организации теории. Принятию той или иной гипотезы, несомненно, способствует, например, легкость оперирования ее математическим аппаратом, большая доступность для усвоения и понимания, обычно отождествляется с простотой теории, а также факторы эстетического плана. Так, из нескольких основных постулатов ньютоновской небесной механики следовали многочисленные открытые к тому времени законы движения планет. Именно в плане простоты специальная теория относительности совершеннее электродинамики Лоренца, анализ оснований которой показал, что она базируется на слишком большом количестве независимых допущений (до одиннадцати). Как справедливо в этой связи пишет Е.В. Мамчур, простота есть «синоним систематичности и синтезирующей силы теоретической концепции. Стремление объяснить разнородные явления с единой точки зрения определяет выбор исходных посылок, обладающих возможно большей общностью, способных объяснить все известные факты в исследуемой области и способных тем самым стать подлинной основой единства многообразного» [10, с. 239].
Вместе с тем и так трактуемая простота также недостаточна для принятия той или иной теории. Простота же, понятая как легкость решения проблемы, оказывается скорее психологически ценностным соображением, чем методологическим регулятором. Она несет в себе значительный субъективный момент. А в конвенционализме простота, во-первых, считается определяющим критерием для выбора из конкурирующих теорий, во-вторых, трактуется либо в смысле удобства оперирования терминами, либо как эстетическое соображение.
Однако, даже признавая всю важность простоты и других частных критериев выбора наиболее обоснованной гипотезы, нужно сказать, что они еще не гарантируют истинности научного знания. Выбирая более простую и совершенную теорию, мы, конечно, останавливаемся на той, которая лучше других согласуется с экспериментальными данными. Известнейший физик Гейзенберг переводит эту проблему в сферу ценностно-мировоззренческого решения: «Среди конкурирующих научных гипотез истинной следует признать ту, из которой вытекают более гуманитарные, нравственные выводы» [102, с. 65].

Таким образом, конвенционализм как влиятельное направление в философии и методологии науки 20 века возник, прежде всего, как попытка по-новому решить проблему активности человеческого познания применительно к процессу научного творчества. Представители конвенционалистской методологии стремились отыскать, указать и сформулировать в явном виде те наиболее релятивные моменты в построениях науки, которые действительно в них присутствуют и, более того, неизбежны в силу незамкнутости научного знания и возможности его прогрессивного развития.

Проявляйте уважение!
При копировании материала, ставьте прямую ссылку на наш сайт!