НОВОСТИ:

СОДЕРЖАНИЕ

Коськов С.Н. Статьи.

Мировоззренческая программа, методологическая программа
и развитие эпистемологии.

В данной статье выделяется мировоззренческая программа как новая теоретико-познавательная единица, как новое философское понятие. Наряду с уже сложившимся теоретико-познавательным понятием – методологическая программа.
Показано, как взаимодействие мировоззренческой программы и методологической программы философских направлений определяет развитие классической и неклассической эпистемологии.

This article is released as a new ideological program epistemological one, as a new philosophical concept. Along with the already established epistemological concept - a methodological program.
Shows how the interaction of the ideological program and methodological program philosophical trends determines the development of classical and non-classical epistemology.

Ключевые слова: мировоззренческая программа, методологическая программа, классическая эпистемология, неклассическая эпистемология, субъект познания, природа знания, модель познания.

Keywords: ideological program, methodological program, classical epistemology, non-classical epistemology, the subject of knowledge, the nature of knowledge, the model of cognition.

Поворотный момент в области переоценки гносеологической проблематики, статуса и механизмов работы научного мышления связан с работами зрелого Канта. Побудительными моментами к этому послужили не столько и не только внутринаучные факто­ры развития науки (интерналистский вариант моделей развития науки), сколько то, что сейчас принято называть внешними факторами развития науки (экстерналистский вариант модели развития науки), а если точнее и шире – культурологический подход [см. 1]. Именно неудовлетворенность и разочарование в просветительской установке в отношении к науке, не оправдавшиеся надежды на науку и упрощенное представление  процесса познания и механизма работы научного мышления послужили толчком к коперниканскому перевороту Канта [см. 2].
Heмаловажным обстоятельством послужило теперь уже общеизвестное положение о том, что ученые классического периода науки контекст открытия, контекст исследования, эксперимента подменяли на контекст принятия с искажением до 100 %. Так, к примеру, демонстративное описание хода эксперимента делалось задним числом с единственной целью показать, что только такое проведение эксперимента и могло привести к именно такому результату. Другими словами, происходило переописание и реконструкция познавательного процесса и механизма работы научного мышления под полученный результат. Отсюда, представляется достаточно плодотворным использование по данному вопросу, методологических изысканий Гуссерля [см. 3], Лакатоса [см. 4] и Фейерабенда [см. 5]. В связи с этим представляется своевременным обозначить отношение к научному познанию, философии жизни, нетрадиционной философии, как к упрощению и двойной реконструкции (Ницше, Шопенгауэр, Дильтей, Бергсон).
В связи с критическим отношением к науке в эпоху роман­тизма,  Кант, в рамках традиционной философии, пытается выйти за рамки жесткой дихотомии рационализма и эмпиризма [см. 6]. Крити­ка науки у Канта выражается не только и не столько в том, что он познающего субъекта ограничил рамками трансцендентального субъекта, а в постановке задачи  –  построение метатеории, наукоучения, выявления условий работы механизмов научного мы­шления. Ядром метатеоретических рассуждений Канта стала трак­товка структуры мышления трансцендентального субъекта и по­нимания истинности и знания как надиндивидуального, обще­значимого, интерсубъективного.
Другим образующим фактором кантовского наукоучения яви­лось допущение “вещи в себе” [см. 7]. Отказ от парадигмы познавательных процессов классического периода науки (в этой связи не­обходимо заметить, что рационализм и эмпиризм, как методологи­ческие программы, одинаково рационалистичны) сопровождается у Канта введением иррациональной компоненты  в свою систему  “вещи в себе”. Фихте, впрочем, как и молодой Шеллинг, сохра­няют данные тенденции, пытаясь по очереди дополнить кантовское наукоучение природой и отказываясь от нее, как это в свое время дважды сделал Кант. Если метатеоретические рассуждения Канта приводят его к занятиям антропологией, то попытки построения наукоучения приводят Фихте, Шеллинга, а также Гегеля к абсолю­ту. Принято считать, что немецкая классическая философия является рационалистской философией как в области онтологии, так и в области гносеологии. Но уже у Канта, в связи с изысканиями структуры сознания трансцендентального субъекта и построением наукоучения, появляется иррациональная компонента мироздания – “вещь в  себе”. У Фихте –   иррациональная компонента связана с “не-Я”, в позднем периоде с пониманием абсолюта; у Шеллинга  –   с бессознательной деятель­ностью интеллекта (абсолюта), затем – с переосмыслением стату­са науки, философии и искусства, связанного с философией откровения. У Гегеля иррациональное образование выражается в самом общем и глобальном моменте: в противоречии между методом и сис­темой, что признается в мировой литературе. По оценке неоге­гельянцев, гегелевская философия является в целом иррациональной философией, выраженной в рациональной форме, что было заложено в гегелевских теологических рукописях. Таким образом, в традиционной рационалистической философии, ярким примером которой общепринято считать немецкую классическую философию, в связи с переосмыс­лением природы научного знания и статуса субъекта познания, появляется иррационалистическая тенденция.
В связи с изменением социальных условий в ХIХ в., когда про­фессия ученого становится массовой, а интеллигент  –  наемным работником, не открывателем тайн и истин мироздания, а изобретателем, конструктором истины, имеющим прикладное значение, (прежде всего это было связано с обслуживанием военно–промышленного комплекса), меняется и отношение к самой науке, и к субъекту научного познания [см. 8]. Такая ситуация вызвала необходимость переосмысления проблем научного познания, его природы и характера познающего субъекта, личности, ее бытийных характеристик. В силу этих изменений возникает такой интересный факт: совершенно различные до своей противоположности философские системы ограничивают действия научного субъекта сферой феноменов [см. 9]. Это является общей точкой соприкосновения, иррационалистской, антисциентистской философии – философии жизни; рационалистской, сциентистской, империстской философией позитивизма, неокантианства, феноменологии и т.д. [см. 10] В этой связи весьма плодотворным является критика в рамках позитивизма гносеологических парадигм научного познания (как достаточно наивных), науки классического периода – с одной стороны и критика научного познания как упрощение двойного конструирования объекта философией жизни  –  с другой стороны [см. 11]. В этой связи, особый интерес представляют позиции Бергсона и Дильтея, критика позити­визма Гуссерлем, критика Куайном логического позитивизма. Такая переоценка природы научного знания, возможности познающего субъекта, механизмов научного сознания, (что, в принципе, было намечено в рамках немецкой классической философии), подготовила существен­ные изменения в методологическом сознании ХХ  века, что в явном виде было отражено представителями интерналистской и экстерналистской моделей развития науки. Более существенным выводом является вывод о подготовке методологического сознания к признанию, в конечном счете, иррационального характера научного знания.
Как в свое время гегелевская система выросла из преодоления гносеологической односторонности кантовской системы, так в конце ХIХ  в. в рамках неокантианства зарождается неогегельянство. Показ эволюции неокантианства в неогегельянство проводится как эволюция неокантианства Марбургской и Баденской школ из методологической программы в мировоззренческую. Такая эволюция методологических программ представляется как характерная для методологического сознания ХХ  века. Наиболее яркие тому примеры  –  эволюция Гуссерля, логическо­го позитивизма, (анализ культуры Нейратом), школы Куайна, лингвистической и аналитической философий, школы Поппера. Эволюция неокан­тианства в неогегельянство объясняется не только отказом от “вещи в себе”, но и возрождением принципа тождества бытия и мышления. Поэтому с самого начала неогегельянство возникает как методологиче­ская и мировоззренческая программа. Возрождение принципа тождества бытия и мышления – это уже не просто повтор гегелевской онтологизации логического субъекта. Происходит сознательный последовательный от­каз от гегелевского панрационализма и панлогизма. Неогегельянская онтология исходит из признания иррационального устройства мира. Отсюда, и в самой структуре познающего субъекта иррациональность, внелогичность занимает важное место (имеется ввиду традиционная логика и традиционный рационализм). Это касается не только эвристики, контекста открытия, но и построения и функционирования самой научной теории. Выделение методологической схемы структурирования материала материи придаёт теории внешне ра­циональный характер. Но сама научная теория своими корнями уходит в иррациональность чувственного материала  –  с одной стороны, а с другой стороны – ее теоретические основания, в конечном счете, по­стулируются, а не выводятся. Таким образом, на данных программах показывается превращение методологических программ в мировоззренческие и подготовленность методологического сознания к признанию иррациональности, внелогичности научного знания [см. 12].
В своей эволю­ции Гуссерль продемонстрировал достаточно типичную ситуацию для методологического сознания ХХ века. Начиная свою философскую карь­еру как сторонник крайнего сциентизма и рационализма, Гуссерль за­канчивает ее как противник сциентизма и традиционного рационализма.
По сути дела, его методологическая программа превращается в мировоззренческую доктрину, близкую к экзистенциализму. Анализ гуссерлевского построения наукоучения вызывает повышенный интерес, если его проводить в сравнении с такими мощными методологическими доктринами, как конвенционалистская программа Пуанкаре и Пьера Дюгема, конструктивистской программой Эйнштейна [см. 13]. Данные программы в ходе своей эволюции сумели сохранить свой традиционный рационалистский и сциентистский характер в рамках интерналистской модели развития науки.
Теория экзистенциализма анализируется как нетрадиционная философия, для которой уже не работают ме­тодологические наработки прежней традиционной философии, в том числе, и разделение на онтологию и гносеологию. Теория экзис­тенциализма представлена как естественное развитие феноменоло­гического подхода Гуссерля. Экзистенциализм  –  это универсаль­ная теория личности. Теория личности экзистенциализма ориги­нальна и специфична. Необходимо подчеркнуть, что понятие теории в применении к экзистенциализму используется в достаточно условном смысле. Специфичность экзистенциалистской теории заклю­чается и в том, что это не вариант рациональной понятийной формы мышления, научного сознания. Категории и формы научного мышления используются экзистенциализмом (его теоретическим ва­риантом) как средство изображения бытийных характеристик от­дельных личностей, так же, как используются краски художником для изображения портрета отдельного человека, а не человека вообще. В этой связи нетрадиционно представляется познание  –  как спо­соб бытия, а истина  –  как способ переживания этого бытия [см. 14].
Более конкретный анализ экзистенциалистской теории как теорети­ческого знания и познающего субъекта, как субъекта, творящего мир, основан на творчестве Хайдеггера, Ясперса, Сартра.
По сути дела, в рамках феноменологического подхода экзистенциа­листской теории раскрываются возможности антисциентистского, ир­рационального подхода к познанию.
Конвенциональное принятие и построение научной теории как методологическая норма, как специфика современной науки было признано всеми ведущими методологами ХХ века различных направлений. Этому способствовала целая совокупность особенностей совре­менной науки: резкое возрастание абстрактности и сте­пени общности естественнонаучных теорий; использование уче­ными гипотезы в качестве необходимой и важнейшей формы научного знания; ломка и пересмотр понятий классической науки, называвшихся дотоле абсолютно незыблемыми; отказ от одних фундаментальных понятий, изменение содержания других; конвенциональность языка семантики научных терминов; осознание многозначного характера связи теории и эмпирического материала; резкое возрастание кон­курирующих теорий и в этой связи, резкое возрастание значения проблемы выбора и значения внеэмпирических критериев оценки теории, простоты, красоты, удобства, изящества и т.д.
Конвенциональное понимание природы научного знания и знания вообще является яркой демонстрацией того факта, что наука  –  это творение рук человеческих. Этот, казалось бы, простой, до своей банальности факт, требует своего обоснова­ния с различных позиций. Не случайно, что вопрос  конвенциальности научного знания впервые был поднят в конце ХIХ  века в рамках религиозного философствования неогегельянцем  и неотомистом Эдуардом Леруа [см. 15]. Сам конвенционализм уходит своими корнями в средневековую концепцию двух родов истин: научные истины, являясь результатом одного из видов человеческой деятель­ности, не могут быть абсолютом.
Конвенциональная, т.е. человеческая природа человеческого знания –  это то, от чего отказался ранний Гуссерль, это то, к чему пришел поздний Гуссерль, выступая за очеловечение евро­пейской науки. Это также просматривается в теоретической вер­сии экзистенциализма.
Эти идеи, как ни странно на первый взгляд, ярко раскрываются в позитивистских и близких к ним течениях. Несмотря на их достаточно жесткий сциентизм, достаточно традиционный эмпиризм и интерналистское понимание научного знания, ими, тем не менее, признается иррациональная компонента в самой структуре научного знания, для преодоления которой и служит конвенция. В зависимости от автора, работа этих конвенций рассматривается на эмпирическом или теоретическом уровнях знания.
Наиболее демонстративно, в рамках постпозитивистской методологии науки, иррациональный характер научного знания раскрывается в трудах Поппера и его многочисленных учеников и сторонников, которые развили самостоятельные идеи, далеко выходящие за рамки попперовской школы [см. 16].
Таким образом, признание конвенциональности научного знания сциентистскими и антисциентистскими философскими направлениями свидетельствует о признании вхождения иррациональной компоненты в структуру научного знания. Причиной этого является субъект науки, т.е. человек.
Для классической и неклассической эпистемологии главным героем познавательного процесса является трансцендентальный субъект, или логический субъект, инперсонифицированный субъект, в любом случае - обезличенный субъект. Главной темой в эпистемологии является тема взаимоотношений теоретического и эмпирического, как видов знаний и как уровней познания [см. 17]. Определяющей моделью познания является субъектно-объектная модель.
Для эпистемологии в целом определяющим предметом является логически препарированная сфера чистой субъектности (наиболее демонстративно у Канта и Гуссерля).
В рамках эпистемологии, в особенности классической эпистемологии произошёл жесткий отказ от эмпирического субъекта познания, от живого непосредственного участника познавательного процесса и, по сути дела, творца науки.
В рамках мировоззренческой программы эпистемологии этот эмпирический субъект не обладает когнитивной ценностью. Оттого он исключен из методологической программы эпистемологии, ему там не место.
Это объясняется и господством ценностно-мировоззренческих установок, связанных со сциентистской моделью знания, в т.ч. и философского знания (этого не смогли преодолеть даже такие критики сциентизма, как Ницше и Бергсон) и с интерналистской (автономной) моделью развития науки.
Хотя перемены, обращение к эмпирическому субъекту были намечены уже в рамках самой эпистемологии, к примеру, у позднего Канта в его лекциях по антропологии, у позднего Гуссерля в его «Кризисе европейских наук». Это можно встретить в эмпириокритицизме у позитивиста Маха и в философии жизни Дильтея в их обращении к психологической стороне научного творчества.
Большие перспективы открывает и конвенционалистская методология в силу удачного сочетания антропологичности в подходе к познавательным процессам с требованиями научности теоретических построений.
Надежды, связанные с обращением к анализу познавательной деятельности эмпирического субъекта наметились с появлением и развитием позитивизма во всех его трёх ипостасях и постпозитивизмом. Но этого не случилось. Им не удалось в полной мере выйти за рамки трансцендентального субъекта и за рамки проблемы теоретического эмпирического и за рамки интерналистской модели науки.
Только с конца XX века в эпоху постнеклассической науки начали происходить достаточно существенные изменения мировоззренческих программ философских направлений, что повлекло изменение и методологических программ и ценностных установок. Но это является заслугой не только философской мысли, но и современной социологии науки современного науковедения, когнитивной психологии.

Подводя итоги вышеизложенному, можно сказать следующее:

1. Обнаружение взаимосвязи условий познания с формами, задачами и направленностью процесса познания; формирование новой субъектно-объектной модели познания, нетрадиционной для предыдущих философских направлений, полный отказ от просветительских установок в понимании статуса науки, её возможностей и границ научного познания ? такое начало критического подхода к науке  и научному познанию, по сути дела, означает формирование новых ценностно-мировоззренческих ориентиров в условиях меняющегося социокультурного контекста эпохи.
2. Изменения социокультурного контекста привели к тому, что ученый стал массовой профессией; возросло скептицистское отношение к характеру научного познания и творчества; понизился социальный статус ученого, истины. Сформировался новый ценностно-мировоззренческий подход для осмысления этих изменений. Такого рода обстоятельства создали поисковую ситуацию, которая в свою очередь потребовала критического отношения, как к прошлому, так и к настоящему. Ответом на данную поисковую ситуацию послужило создание новых философских концепций с нетрадиционным соотношением мировоззренческих и методологических программ. Отсюда нигилизм в отношении к научному познанию, к использованию его результатов и деятельности ученого. Эта ценностная установка в концептуальном отношении смогла реализоваться лишь через подчеркнуто-выпуклую постановку проблемы активности субъекта и творческого конструирующего характера познавательной деятельности. Активность субъекта познания отождествляется с активностью субъекта в деятельности, где не различается субъективное, объективное начала, и как следствие, объективное предстает в виде объективированной активности субъекта. Последняя признается единственно существующей в действительности, что отражается в формировании нового отношения к мировоззренческо-гносеологической проблематике.
3. Попытки выяснить возможности конструирующей деятельности разума раскрывают не только важные моменты в механизме исследовательской работы учёных-теоретиков, но и приводят к эволюции самих этих философских исследований. Обращение к методологии научного познания как к главному предмету философствования становится возможным тогда, когда социальная роль науки стала значимой. Когда наука становится чрезвычайно важным элементом в жизни общества, оказывается, что изучение методологических проблем науки и в социальном плане делается важным. Невольно происходит подмена: результаты исследования методологии научного познания, т.е. научного сознания, объявляются особенностями мышления вообще. Так, новые философские направления возникают как жестко сциентистски ориентированные системы с выдвижением оригинальной методологической программы, в которой они пытаются совершенно по-новому переосмыслить весь комплекс научного знания. Согласно этой программе изменяется и сама постановка гносеологических задач.
4. Стремление понять бытие строго рационалистски привело к нарастанию иррациональности в теоретических построениях сциентистски ориентированных философов и методологов науки, признанию иррациональности того реального мира, в котором живёт каждый. В процессе этих исследований становится ясным, что познание есть нечто принадлежащее бытию субъекта, а в таком случае критерий научного познания не может не быть субъективным. Эта общая установка, общее настроение ведут к двум типам выводов и результатов. С одной стороны – к выводу об окончательном и безысходном тупике научного подхода и научного мышления в целом, отсюда антисциентизм ультралевых гуманитариев наших дней. С другой стороны – к попыткам переориентировать научное мышление, так изменив и дополнив его предмет и метод, чтобы человеческие проблемы стали ему доступными. Такая эволюция вполне демонстративна и типична для философствования сциентистски ориентированных методологических программ.
5. Переориентация традиционного противопоставления методологических и мировоззренческих программ ведёт к появлению множественности вариантов синтеза этих программ в единую целостную конструкцию, программ, среди которых выделяется конвенционализм, соединяющий в себе человекомерность процесса научного познания с требованиями научности теоретических построений, интегрирующий методологические и ценностно-психологические установки.
6. Интерес к проблеме конвенции в научном познании обусловлен, с одной стороны, бурным развитием современного научного знания, усложнением его структуры, созданием высокоабстрактных теоретических концепций, с другой – ростом методологической рефлексии науки, стремлением науки осознать свои гносеологические основания. Конвенциональное понимание природы научного знания и знания вообще является яркой демонстрацией того факта, что наука есть результат человеческого творчества, включенности самого человека, а не просто обезличенно-логического субъекта в непосредственный процесс научного познания.
7. В условиях интерпретации феномена человекомерности постнеклассической, междисциплинарно организованной и проблемно ориентированной науки задать меру и степень человеческого присутствия в научном познании без потери статуса научности позволяет конвенционалистская методология, синтезирующая и человечность, и научность, и коммуникационность научно-познавательной деятельности. 

 

Библиография:
1. Кант И. Ответ на вопрос: что такое просвещение? Сочинения в 6-ти томах Т.6. М.: Мысль, 1966г. С.50-97
2. Кант И. Ответ на вопрос: что такое просвещение? Сочинения в 6-ти томах Т.6. М.: Мысль, 1966г. С.50-97
3. Гуссерль Э. Логические Исследования. Т.1. // Гуссерль Э. Философия Как Строгая Наука. Новочеркасск, 1994.
4. Лакатос И. Фальсификация И Методология Научно-Исследовательских Программ. // Кун Т. Структура Научных Революций. М.. 2001.
5. Фейерабенд П. Избранные Труды По Методологии Науки. М., 1986.
6. Коськов С.Н. Начало и истоки конвенционалистской методологии науки // Новое в психологопедагогических исследованиях – Москва -  Воронеж. – 2009.
7. Доброхотов А.Л. Философия как искание абсолюта. Опыты теоретические и исторические. Вопросы философии. 2005. № 5. С. 181-182.
8. Кондаков И.В. Введение в историю русской культуры. М., Аспект пресс – 1997
9. Алексеева И.Ю. Философская проблема понятия и представление знаний в системах искусственного интеллекта. М., - 1999.
10. Герасимова И.А. Феномен аргументации. Эпистемология и филосо-фия науки. 2009. Т. 21. № 3. С. 5-13.
11. Алексеев А.П. Философский текст: идеи, аргументации, образы. – М., 2006.
12. Миронов В.В. Сциентизм и антисциентизм как типы мировоззренческой ориентации современной науки.//Методологические проблемы исследования природных и социальных явлений. М.: МГУ, 1985.
13. Казарян В. П. Философские основания теории относительности - В кн.: Философские основания естествознания. М., 1977.
14. Коськов С.Н. Взаимодополняемость семантических конвенций и ме-тафор в языке науки // Вестник МГУ. – Серия 8, Философия. ? 1991. ? №6.
15. Коськов С.Н. Конвенционализм и проблемы современной философии науки // Среднерусский вестник общественных наук г. Орел – 2009. № 3
16. Поппер К. Логика И Рост Научного Знания. М.. 1983.
17. Лебедев С.А. Философия науки. Краткая энциклопедия. М.: Ака-дем.проект. 2008. С.704.

 

Проявляйте уважение!
При копировании материала, ставьте прямую ссылку на наш сайт!