www.Mini-Portal.ru
НОВОСТИ:
.............................................
|
ГЛАВА XIV. ПРИРОДА ЗНАНИЯ И ПОЗНАЮЩИЙ В СИСТЕМЕ
ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКОГО ПОДХОДА ГУССЕРЛЯ
Как и многие названия в курсе истории философии термин "феноменология" несколько условен. Этот термин не слишком хорошо характеризует это течение. Во-первых, нередко он встречается в существенно другом значении у представителей классической философии. Вспомним, к примеру, «Феноменологию духа» Гегеля. В конце ХIХ начале ХХ веков, особенно в ХХ веке, этот термин стал широко использоваться в философских направлениях, которые очень сильно отличались друг от друга в своих философских конструкциях. Так, к примеру, существует феноменология экзистенциализма, развитая в первую очередь учеником Гуссерля — Хайдеггером. За это развитие Гуссерль отказал своему ученику в праве на феноменологию. Термин "феноменология" встречается среди работ новых онтологов, к примеру, у Николая Гартмана.
Сам Гуссерль назвал свою феноменологию трансцендентальной феноменологией, а ее центральным понятием, классическим образом определенным, стало понятие феномена. Вероятно, в содержательном плане имело бы смысл различать феноменологическое направление в философии в узком смысле, представленное Гуссерлем и его учеником Романом Ингарденом, от феноменологического подхода в широком смысле, который очень распространен в современной философии. Это подход, для которого характерна попытка начинать исследования с чего-то нейтрального, предшествующего разделению мира на сущность и явления, чтобы не идти по проторенным дорогам в уже готовые тупики философской мысли. На самом деле, в объекте, взятом в натуральном виде, нет разделения на явления и сущность, в отличие от такого разделения в головах философов.
Это выделение феноменологии в широком и узком смысле, пока декларативное и предварительное, имеет не только упорядочивающий смысл. Прежде всего, благодаря такому различию, мы имеем возможность объединить ряд философских течений, которые своеобразным пучком сошлись в философии Гуссерля и где оказались заложенными возможности, развернутые различными течениями, различными до противоположности существенными моментами.
§ 1. Интеллектуальная биография Гуссерля и его феноменологии
1. От гносеологии к эпистемологии
При исследовании философской эволюции взглядов Гуссерля трудно отвлечься от особенностей его жизненного пути, его интеллектуальной биографии, специфики его философских интересов, т.к. это определило биографию феноменологии в узком смысле слова. Гуссерль был учеником Брентано и психолога К. Штумпфа. В основу феноменологии Гуссерля лег разработанный Брентано метод описательной психологии, которая имеет дело с внутренним переживанием в его непосредственной очевидности. При дальнейшем изложении попытаемся рассмотреть как общие итоги и тенденции феноменологического подхода, так и различные возможности, открываемые феноменологическим подходом, в частности те, которые реализовались в работах Гуссерля.
Как и многие представители философской мысли конца 19 века и начала нашего века, Гуссерль задался целью создать некоторый обновленный вариант наукоучения, т.е. развить теорию всякого знания. Наукоучение следует отличать от привычной нам гносеологии (по-древнегречески "гносис" познание, знание; "логос" – учение). Гносеология не теория всякого знания.
Это учение моделирует процесс познания в самом общем смысле. Теория же всякого знания может включать в себя социологические, этические, эстетические и другие компоненты. Это то, что сейчас принято называть эпистемологией (по-древнегречески "эпистем" знание, "логос" – учение).
Без такого различения может показаться случайностью то, что Гуссерль вначале заявляет о себе программой очищения логики от психологизмов. Впоследствии возвращается к этим моментам, переходя от исследования абстрактного познающего субъекта к исследованию жизненного мира человека в его полноте и конкретности. В рамках эпистемологии это представляется не как метание в разные стороны, а как продолжение того же пути вширь.
Эта цель построить новый вариант наукоучения была продиктована проблемой обоснования научного знания в эпохальный период смены научных парадигм (образцов, стандартов, норм, моделей, стилей, научного мышления) практически во всей науке на рубеже ХIХ – ХХ веков, так что к началу ХХ века традиционный подход перестал удовлетворять запросы методологической мысли. К примеру, стало очевидно, что процесс доказательства и процесс открытия истины это совершенно разные вещи, что это различные виды и формы научной деятельности. Об этом писали многие ученые, в первую очередь математики Анри Пуанкаре и другие.
Это весьма примечательно, ведь сам Гуссерль начинает свою научную карьеру как многообещающий математик. Он был одним из наиболее талантливых учеников самого Вейерштрасса.
2. От математики к философии. Методологические проблемы математики
«Восходящей звездой на математическом небосклоне” называл учитель своего ученика. Это оказалось далеко не так. Гуссерль действительно оказался восходящей звездой, но на философском небосклоне. Математический небосклон он уступил Анри Пуанкаре, которого современники называли «математическим чудовищем 20 века», и перешел к профессиональным занятиям философией. По тем временам такой переход был нестандартным решением, если не сказать – странным.
В чем состоит значение этого обстоятельства для формирования феноменологии в узком смысле слова? К концу 19 века математика больше всего напоминала хаотически застроенный город, в котором даже старожилы не знали ничего, кроме своего переулка. Ужасающе быстро росла специализация математического знания. Естественно, что назрела задача навести в этой постройке порядок, подобный тому, какой навели в свое время Даллас и Лагранж в механике.
Важной вехой по упорядочиванию математического знания стала ирлангенская программа Феликса Клейна 1872 года, в которой был предложен проект подведения под всю геометрию теоретико-групповых представлений. Каждая из многочисленных геометрий могла быть представлена как следствие известной группы преобразований с объектом, которые допускаются в ней и которые не изменяют определенного набора пространственно-временных характеристик. Ведь дело заключалось не в том, чтобы классифицировать математическое знание, сделать путеводитель по математике, а в том, чтобы найти твердую почву под ногами, создать тот фундамент, на котором можно было выстроить все математическое знание.
Математика со времен древних греков была образцом точности и логического мышления. Исходные ее положения аксиомы, понятия, считались индуктивно ясными. Если не нарушались логические правила вывода, то выводы не могли противоречить основным положениям и интуиции. Но стали появляться такие странные вещи типа того, что можно построить такую кривую, которая ни в одной своей точке не имеет касательной. Появились неевклидовые геометрии Лобачевского, Бойля, Римана, в которых через точку, лежащую вне прямой можно провести не одну, а множество параллельных линий. Мало того, эти параллельные в своем продолжении могли пересекаться, а прямой угол оказывался больше или меньше обычного прямого угла. Сумма внутренних углов треугольника тоже оказывалась больше или меньше суммы углов обыкновенного треугольника, все эти "нелепости* вызывали тихий ужас у математиков и огромное чувство дискомфорта, неуверенности. По замыслу Клейна, если бы ирлангенская программа была бы реализована, то безупречная логическая основа была бы подведена под все здание математики. Но увы, как известно, благими пожеланиями выстлана дорога в ад. Беда не ходит в одиночку. Вскоре, как громом среди ясного неба поразило математиков известие о том, что в наивной теории множеств, которая была общепризнанной основой математики, обнаружились парадоксы противоречия. Преодолеть эти противоречия была призвана теория множеств Кантора – и вроде бы получилось, и вроде бы появился луч надежды, но "сатана недолго ждал реванша", вскоре и в ней были обнаружены противоречия.
Фундамент опять дал глубокие трещины, здание математики зашаталось и готово было рухнуть. Да и сам Кантор, предчувствуя эту ситуацию, достаточно критично подошел к своему детищу. Но он некоторое время не мог решиться опубликовать им же обнаруженные парадоксы своей теории множеств. Ведь математика основывалась уже на ней, как на фундаменте. В ответ на неудачу с канторовской теорией множеств возникли новые подходы к обоснованию математики в рамках классической (традиционной) математики: логицистская программа Рассела, Уайтхэда, выводящая математику из логики, и формалистская программа Альберта, которая ставила своей задачей формализовать, т.е. аксиоматизировать математику и тем самым сделать ее логически стройной теорией.
В ходе работы над этими программами было получено немалое количество интереснейших результатов, но проблема обоснования математики не была решена и зависла в воздухе. В ответ на неудовлетворенность решениями проблемы обоснования математики в рамках классической математики возникла программа интуиционизма, из которой выросла новая конструктивистская математика. Но этим проблема обоснования не была решена потому, что логические и собственные основания конструктивистской математики просто другие, чем классической математики.
Такого рода исследования это работа не только математиков. Она требовала логического, методологического и общефилософского анализа. Не случайно в начале 1900 г. в Париже состоялся Всемирный конгресс по философии математики.
Начало прошлого столетия ознаменовалось в науке, прежде всего, острейшими методологическими и философскими спорами по проблемам оснований научного знания и мышления. К примеру, в рамках конструктивистской математики отказались от некоторых вещей, которые казались незыблемыми в классической математике и классической логике, в частности, от одного из основных логических законов закона исключенного третьего. Такой ход преобразований совпадал с некоторыми тенденциями развития самой логики. С конца ХIХ века в логике бурно развивалась не только математическая логика, но и теория психологизмов, согласно которой, по сути дела, логические законы есть ни что иное, как привычки мышления. А если это так, то почему мы не можем отказаться хотя бы от одной из них, как отказываются, к примеру, от вредных привычек. Отказываются же от такой дурной привычки, как курение, хотя и не часто, но отказываются.
В этот кризисный для математики период плодотворно заниматься ею, быть ее творцами могли лишь математики с философским складом ума, как, впрочем, и другие кризисные периоды развития науки. Кризис это не только плохо и трудно. В периоды кризисного развития науки, всегда открываются новые пути, перспективы. Генератором новых идей в эти периоды всегда оказывается философия, но не школьная философия, закрепленная в учебниках, а философствование, которое ломает устоявшиеся догматизированные рамки мышления. Для начала ХХ века понятия крупной математики и философствующей математики оказывались тождественными. Из круга этих проблем и вырос первый цикл работ Гуссерля "Логические исследования" в двух томах (1900 1901 гг).
3. «Логические исследования очищение логики от психологизмов». Переосмысление кантовского опыта. Обращение к очевидности
Для этих исследований характерны внимание к основам логического и логико-методологического мышления в контексте историко-философского анализа и заявка на программу очищения логики от психологизмов. Вышеизложенные обстоятельства делают понятным заявление, которое декларирует Гуссерль на первых страницах "Логических исследований". "При таком состоянии науки, когда нельзя отделить индивидуальных убеждений от общеобязательной истины, приходится постоянно снова и снова возвращаться к рассмотрению принципиальных вопросов" [11: 15].В этих условиях Гуссерль возвращается к Канту, как классическому предшественнику, и весьма негативно настроен в отношении Гегеля. Действительно, если Гегель снял трудности познавательного процесса постулатом о тождестве бытия и мышления, то Кант, как и сам Гуссерль, пытается построить чистую теорию наук, образующую основу наук о познании. Замысел Канта, по мнению Гуссерля, потерпел фиаско, поскольку Кант неверно понял содержание и объем этой чистой науки. Кант неправильно представлял себе предмет исследования. Он не понял того, что теория познания сама есть познание. Поэтому, прежде чем пытаться строить чистую теорию основ знания, необходимо исследовать само понятие познания, нужно задаться вопросом, где следует искать критерий познания. Если проанализировать понятие познания, то становится ясным, что познание есть нечто принадлежащее субъекту, а в таком случае критерий научного познания не может не быть субъективным.
Поэтому Гуссерль, следуя Канту, обращается к очевидности, как к первейшему критерию всякого научного знания. Очевидность может оставаться как в аспекте индивидуальной очевидности, очевидности определенного эмпирического субъекта, так и в плане абстрактно-всеобщей очевидности. «Переживание совпадения мыслимого с присутствующим, пережитым, которое мыслится, – между пережитым смыслом высказывания и пережитым соотношением вещей – есть очевидность, а идея этого совпадения – истина» [11: 216]. Таким образом , «самым совершенным признаком истинности служит очевидность: она есть для нас как бы непосредственное овладение самой истиной» [11: 24].
Все права защищены © Copyright
|
