www.Mini-Portal.ru
НОВОСТИ:
.............................................
|
Каким образом Пуанкаре понимает тот опыт, который и обеспечивает руководство в выборе того или иного теоретического соглашения, который отвергает тот или иной постулат как неудобный (или принимает в качестве удобного?)? В структуре опыта Пуанкаре выделяет элементы двух качественных родов: факты “сырые” (“голые”) и факты “научные”. “Сырой” факт Пуанкаре рассматривает как чувственное и сугубо индивидуальное восприятие человеком какого-нибудь явления, например, темноты; это придает данному факту черты произвольности. Но следующая за этим речевая характеристика восприятия (“становится темно”) стирает собственно индивидуальные моменты в нем, она может служить обозначением для множества однотипных восприятий различных людей. Выраженный в речи факт становится уже доступным для оценки в качестве истинного или ложного. Речевое выражение и производимая при этом верификация и означают, согласно Пуанкаре, процесс превращения "сырого" факта в "научный". Между ними существует преемственность, но "научный" факт более достоверен, чем "сырой", ибо выражение в речи и процедура проверки устранили в нем произвольность, присущую "сырому" факту.
Обращая внимание на то, что при переходе от обыденного опыта к научному знанию сохраняется некий общий для обоих видов опыта неизменяющийся элемент (инвариант), он так характеризует его сущность: «Инвариантные законы суть соотношения между "сырыми" фактами – тогда как соотношения между "научными" фактами всегда остаются в зависимости от известных конвенций» [3, с. 173]. Здесь важно отметить следующее.Во-первых, тезис об инвариантных законах как связях "сырых" фактов по сути дела является признанием того, что в самой природе существует постоянные устойчивые связи явлений, которые воспроизводятся в начале обыденным сознанием, а затем получают теоретическую форму выражения в физической науке. Во-вторых, Пуанкаре утверждает, что "научные" факты, являясь языковой обработкой "первоначальных впечатлений", оказываются в достаточной степени связанными теми соглашениями, которым подчиняются ученые с принятием определенного научного языка, например, языка какой-либо теории. Т.е. "научный" факт конвенционален в степени, прямо пропорциональной степени языковой обработки исходного "сырого" факта, и унаследует формы соглашений, фигурирующих в той теории, которая призвана описать первоначальный "сырой" фактический материал. При этом Пуанкаре конечно можно обвинить в чрезмерном подчеркивании произвольности и конвенционального характера научного языка. Как отмечает А.М. Кравченко, «Пуанкаре неправомерно превращает язык в область произвольных конвенций между "разобщенными" индивидуальными сознаниями, забывая, что само появление языка вообще и языка науки в частности, а также эволюция языка связана с насущными потребностями людей в определенных конкретно-исторических условиях их жизни» [111, с. 179].
Из вышесказанного можно сделать важный вывод, касающийся особенностей той конвенционалистской версии, которую развивал Пуанкаре. Для него не только теоретические принципы науки имеют характер условных соглашений – конвенций (хотя необходимо еще раз подчеркнуть, что согласно Пуанкаре эта условность не абсолютно произвольна), но и эмпирические высказывания науки также. Следует иметь в виду, что те крайние конвенционалистские высказывания, которые мы часто встречаем у Пуанкаре, объясняются его скрытой полемикой с односторонним эмпиризмом и индуктивизмом, который имел широкое хождение среди естествоиспытателей нового времени. В отличие от явно упрощенной эмпирико-индуктивистской интерпретации реального процесса научного познания Пуанкаре старался подчеркнуть более сложный характер отношения между эмпирическим и теоретическим уровнем научного знания. Хотя при этом в совершенно позитивистском духе Пуанкаре утверждал, что вопросы о «подлинной реальности» вообще должны быть исключены из научного обихода: «… они не просто не разрешимы, они иллюзорны и лишены смысла» [1, с. 195]. Что наука «может постигнуть, – добавляет Пуанкаре, – так это не вещи сами в себе, как думают наивные догматики, а лишь отношения между вещами; и вне этих отношений нет познаваемой реальности» [1, с. 8]. В последнем утверждении есть доля истины: наука действительно познает, и притом все в большей степени, отношения между вещами. Но эта частная истина превращается в заблуждение, когда она противопоставляется другой, более общей и полной истине: через познание отношений познаются не только отношения между вещами, но и сами вещи, ибо отношение – это вполне объективная характеристика вещи, именно в отношениях раскрываются присущие вещам свойства и качества [см.: 112, с. 67].
В то же время последовательно эту линию Пуанкаре выдержать не удается.
Нельзя сказать, что Пуанкаре отрицал объективную ценность науки и научных знаний, что он не пытался найти в знании объективное содержание. Пуанкаре часто подчеркивал, что отношения между вещами, которые как раз и изучает наука, носят объективный характер.
Таким образом, в работах Пуанкаре, посвященных анализу структуры и развития научного знания, был поднят ряд новых проблем методологии науки. Именно Пуанкаре явился подлинным и значимым основателем конвенционалистской эпистемологии и методологии науки, которая в дальнейшем получила значительное распространение среди ученых и философов науки, а отдельные ее положения стали проста расхожими в умах естествоиспытателей нашего времени. Популярность идей этого мыслителя отчасти объясняется не только его высочайшим авторитетом как математика и физика, но и незаурядным талантом литератора. Созданную конвенционалистскую методологию науки Пуанкаре распространил не только на теоретический, но и на эмпирический уровень научного познания. Снизу имеет место детерминация научных конвенций “сырыми” фактами и инвариантными связями этих фактов, а сверху – синтетическими суждениями априори, интуицией и требованием логической непротиворечивости. Все эти факторы и реальные условия научного познания существенно ограничивают произвольность в принятии научных конвенций.
Геохронометрический конвенционализм Грюнбаума. Философские проблемы науки, поднятые Пуанкаре в связи с анализом характера конвенций в науке, впоследствии оживленно обсуждались как философами, так и учеными. Одной из характерных попыток в этом плане является конвенционалистская интерпретация понятия пространственно-временной метрики, выдвинутая выдающимся математиком и физиком 20 века А. Грюнбаумом в качестве оригинальной концепции геохронометрии физического мира.
В чем состоит сущность и философская зависимость этой концепции? Грюнбаум формулирует ее в связи с проблемами, с которыми сталкивается геохронометрия при измерении математически непрерывного пространства и времени. Он отмечает, что проблемы измерения пространства и времени оказываются существенно различными по своему содержанию и п способам решения для случаев, когда пространство и время понимаются как дискретные и как континуальные. Дискретнопонимаемые пространство и время сами задают привилегированные единицы их измерения – элементарные длины и временные интервалы, являющиеся, так сказать, "атомами" пространства и времени. Процедура измерения здесь сводится к пересчету элементарных длин и временных интервалов. Таким образом, метрическое описание дискретного пространства и времени однозначно предписывается их структурой.
Совершенно иная картина наблюдается при измерении непрерывного пространства и времени. Пространство и время, рассматриваемые как математически непрерывные многообразия, сами по себе лишены внутренне присущей им метрики. Измерение непрерывного пространства предполагает обращение к внешнему телу, которое должно выполнять функции метрического стандарта. Такой стандарт не единственен. «… Непрерывность физического пространства, – пишет Грюнбаум, – предполагает неограниченный конвенциональный выбор единицы длины» [45, с. 19]. Но проблема измерения не сводится только к простому выбору метрического стандарта. Процедура измерения состоит в перемещении последнего вдоль измеряемого интервала. Для ее осуществления необходимо, чтобы метрический стандарт был самоконгруэнтным, т.е. сохраняющим одинаковую длину при различных ориентациях и в различных местах измеряемого интервала. Самоконгруэнтность метрического стандарта, равно как и конгруэнтность двух различных не пересекающихся в пространстве интервалов (т.е. интервалов, ни один из которых не составляет части другого), не вытекает из природы самого непрерывного пространства. Она также устанавливается путем конвенции.
Из геохронометрического конвенционализма Грюнбаум выводит ряд следствий относительно геометрии всего физического пространства. Как известно, определение конгруэнтности существенно для построения метрических отношений в непрерывном пространстве. Изменение определения конгруэнтности приводит к различным метрическим геометриям. Поскольку выбор конгруэнтности представляется вопросом конвенции, постольку мы свободны выбирать в качестве описания данной совокупности пространственных фактов любую метрическую геометрию, совместимую с существующей топологией. Причем ни одна из них не может считаться истинной. «… Сами эмпирические факты не диктуют однозначно истинность либо евклидовой, либо одной из конкурирующих с ней неевклидовых геометрий в силу отсутствия у пространства внутренне присущей ему метрики» [45, с. 49].
Все права защищены © Copyright
|