www.Mini-Portal.ru
НОВОСТИ:
.............................................
|
Этот вывод вполне соответствует конвенционалистской позиции Пуанкаре, когда он, отвечая на вопросы, являются ли пространство и время сами по себе аморфными, бесструктурными или же они обладают свойственной им метрикой, независимо от существования или наличия определенных измерительных инструментов, необходимых для ее констатации, полагал, что операции измерения в процессе своего осуществления создают равенство или неравенство аморфного нечто, т.е. создают его структуру [см.: 7, с. Т.3]. Из этого вывода вытекает, что измерять, собственно, нечего и что «равенство» или «неравенство» являются просто удобно выбранными терминами, лишенными какого-либо значения. В свое время Рассел, критикуя Пуанкаре, говорил, что то, что можно открыть посредством операции, должно существовать независимо от операции, как Америка существовала до Колумба, а два количества одного и того же рода должны быть равны, прежде чем они будут измерены.
Геохронометрический конвенционализм не только санкционирует свободу выбора метрических геометрий для описания одних и тех же пространственных фактов. Из него следует и конвенционалистская трактовка физических законов, поскольку последние существенно связаны с метрикой пространства и времени.
Конечно, само по себе допущение конвенциональных моментов в познании не означает конвенционализма как философской концепции, противоречащей учению об объективной истине. «Более того, – как замечает Э.М. Чудинов, – такого рода конвенциональный момент при одновременном признании решающего значения опыта, практики в проверке интерпретированных аксиом и выбранных определений конгруэнтности вполне приемлем с точки зрения материализма. Конвенционализм как идеалистическая версия конвенции начинается с того момента, когда вопросом конвенции объявляется вопрос о фактуальной истинности данной геометрии, когда подвергается отрицанию эмпирическая детерминация геометрического описания пространственных фактов. Именно эта часть геохронометрического конвенционализма представляется нам неприемлемой» [113, с. 556-557].
Радикальный конвенционализм Айдукевича. Известный польский логик, методолог науки К. Айдукевич доводит до логического предела конвенционалистскую эпистемологию, поэтому свои взгляды он называет радикальным конвенционализмом. Вместе с тем его концепция является достаточно характерной для неопозитивизма вообще. Свою концепцию Айдукевич впервые четко сформулировал в своих ранних статьях «Картина мира и понятийная аппаратура» (1934 г.) и «Научная перспектива мира» (1935 г.), опубликованных в журнале позитивистов "Венского кружка" "Erkenntnis". В этих статьях он сосредоточил внимание на понятийном аппарате замкнутых и взаимосвязанных внутри себя языков, придав их знаково-символической структуре изолированный, самодовлеющий характер. Эти языки характеризуются тем, что добавление к ним новых выражений влияет на смысл ранее входивших в них терминов. Айдукевич утверждает, что все предложения, которые составляют ту или иную картину мира, а значит и мировоззрение, в принципе зависят от избранного нами состава замкнутого языка и изменяются в зависимости от него. «Если гносеолог хочет судить при помощи артикуляции, то есть если он хочет научиться выражать свои суждения на каком-либо языке, то он должен пользоваться определенной понятийной аппаратурой и подчиняться правилам смысла языка, подчиненного данной аппаратуре. Он не может говорить иначе, чем на каком-либо языке, не может рассуждать артикуляционным способом, не пользуясь какой-либо понятийной аппаратурой. Если он действительно подчиняется правилам смысла какого-либо языка и это подчинение ему удается, тогда он должен признать все предложения, к которым ведут эти правила смысла совместно с данными опыта, а, будучи последовательным дальше, он должен признать их "истинность".Конечно, ученый может изменить понятийную аппаратуру и язык науки. Если он это сделает, то примет другие суждения, признает другие предложения "истинными", хотя "истинность" в этом случае не будет означать того же самое, что в первом случае. Мы не видим, однако, для гносеолога никакой возможности занять беспартийную позицию, стоя на которой он не отдал бы предпочтения никакой понятийной аппаратуре тем, что принял бы ее. Он должен быть облачен в определенную кожу, хотя и может менять ее как хамелеон» [21, с. 282]. Интересен тот факт, что М. Борн, не будучи знаком с этими работами Айдукевича, критикуя позитивизм за сведение теоретико-познавательных проблем лишь к логическому анализу языка науки, писал: «Теперь очевидно и тривиально, что не каждый грамматически правильно сформулированный вопрос является разумным: возьмем, например, хорошо известную загадку: если известны длина, тоннаж и мощность парохода, то, сколько лет капитану?» [114, с. 82].
Провозглашенный Айдукевичем принцип “радикального конвенционализма” (или, как он называл его еще по другому –« умеренного эмпиризма”) был сочетанием трех тезисов: 1) исходные принципы и понятия всякой науки основаны на конвенциях;2) конвенции суть соглашения об определении значений и смысла понятий, принятых в данном языке и выражаемых при помощи его терминов;3) сами конвенции неопределимы (определения не подлежат в свою очередь определениям). С точки зрения Айдукевича, конвенциональными следует считать следующие элементы научного знания: а) набор терминов; б) совокупность правил приписывания смысла терминам; в) решение об избрании определенных предложений в качестве аксиоматических; г) правила вывода, допускающие тот или иной смысл логических констант; д) выбор фрагментов опыта, с которыми соотносятся предложения теории.
Айдукевич утверждал зависимость картины мира от избранной учеными понятийной аппаратуры и в то же время подчеркивал относительную независимость этой картины от чувственно воспринимаемых явлений: «… если мы изменяем понятийную аппаратуру, то, несмотря на наличие тех же чувственных данных, мы свободны воздержаться от признания ранее высказанных суждений…» [21, с. 266]. Радикальный конвенционализм допускает, что чувственные данные «принуждают» нас к высказыванию некоторых суждений, однако только в отношении к данной понятийной аппаратуре. Он отрицает, что чувственные данные принуждают нас к какому-либо суждению независимо от понятийной аппаратуры, на почве которой мы стоим. Разъясняя эту мысль, Айдукевич утверждал, что ее нельзя понимать в том смысле, будто, например, предложение «бумага белая» является истинным в одном языковом контексте, но было бы ложным в другом языке, который мы приняли. В ином замкнутом языке оно не утверждалось бы и не отрицалось, его просто-напросто невозможно было бы построить в этом языке. Айдукевич считал, что в этом новом языке мы не найдем эквивалента для предложения, возможного в прежнем языке, и поэтому не будет нарушением его правил смысла, если мы воздержимся от признания данного предложения.
Иными словами, те чувственные данные, которые в первом языке фиксировались предложением о белизне бумаги, оказываются за пределами действия второго языка. Надо сказать, что весьма похожая ситуация возникает иногда и в науке, поскольку никакая теория не в состоянии отобразить в своих понятиях всей полноты опыта. Но неопозитивизм, представителем которого был Айдукевич, искажает этот факт в субъективистском духе, когда заявляет, будто субъект, приняв данный язык науки, может игнорировать не фиксируемые в нем чувственные данные.
Выдвигая концепцию “радикального конвенционализма”, Айдукевич отмечает факт независимости выбора теорий от эмпирических данных, то обстоятельство, что выбор теории не решается исключительно самим опытом, ибо одни и те же эмпирические данные можно привести в соответствие сразными картинами мира. Этот реальный факт, этот аспект многостороннего процесса познания мира человеком Айдукевич абсолютизирует. На данном обстоятельстве акцентируют внимание многие противники теории отражения, предлагая свои варианты подхода к решению проблем творческой активности субъекта познания, относительной самостоятельности логического, рационального познания. Как известно, во весь рост эти проблемы были поставлены еще в немецкой классической философии. Не случайно Айдукевич подчеркивает родство своей концепции с кантианством: «В этом пункте мы сближаемся с коперниковской мыслью Канта, согласно которой опытное познание зависит не только от опытного материала, но также и от обрабатывающей его системы категорий» [21, с. 285]. Отличие позиции Айдукевича от кантовской философской позиции заключается в подчеркивании пластичности, произвольности принятой понятийной сетки, т.е. в большей, чем у Канта, субъективизации познания. Он писал: «… у Канта эта аппаратура категорий связана с человеческой природой несколько пассивно… согласно настоящему исследованию, эта аппаратура, наоборот, достаточно пластична. Человек постоянно изменяет ее лицо помимо своей воли и бессознательно либо же сознательно и в соответствии со своей волей. Он должен, однако, по мере того, как он занимается познанием, связанным с произнесением слов, придерживаться какой-либо одной из понятийных аппаратур» [21, с. 285].
Все права защищены © Copyright
|
