www.Mini-Portal.ru
НОВОСТИ:
.............................................
|
Совершенно под другим основанием, но ту же самую идею проводит и Авенариус и Мах. Авенариус в своей работе “Философия или мышление о мире сообразно принципу наименьшей траты сил”, пишет: “Философия - не больше как соединение воедино общих понятий, найденных и очищенных специальными исследованиями и применение этого единого понятия в совокупности сущего, тогда методом философии будет, не больше и не меньше, чем тот психологический процесс, в котором состоит всякое соединение понятий и понимания и, если философия в этом тесном смысле уже не есть наука в собственном значении этого слова, она все-таки остается научным мышлением” [см.: 1]. В принципе, уже здесь можно увидеть сходство и различие в понимании предмета и задач философии между первым и вторым позитивизмом.
Подобно Конту, Авенариус полагал, что философия существует исключительно на материале частных наук. Своего собственного объекта у философии не существует. В этом отношении позиции Конта и Авенариуса тождественны. Однако, по Конту, философ обобщает результаты частных наук и поставляет их в виде некой классификации и обобщения. По Авенариусу, философ должен выяснить, как соединяются общие понятия воедино, т.е. задача заключается в том, чтобы образовать общее понятие и применить его в совокупности сущего. Из этого различия следует, что для Конта философия была наукой, которая выявляет общие характеристики других наук. Другими словами, философия у Конта выступает как метанаука.
Для Авенариуса философия не есть наука. Она представляет собой очищенное научное мышление. Поэтому, если о первом позитивизме можно сказать, что предмет философии растворяется в предметах частных наук, то из понимания задачи философии по Авенариусу следует, что функция философии - служить образцом и задать образец научного мышления. Здесь Авенариус развивает ту мысль, которую можно встретить и у первых позитивистов.
Согласно первым позитивистам, обобщая данные научного исследования, философия делает общий вывод - познание сущности вещей невозможно. У вторых позитивистов философия, понятая как научное мышление, как способ мышления, предлагает себя как образец мышления для частных наук и исключает вопрос о сущности явлений.
Таким образом, рассуждения первых позитивистов о том, что история естествознания доказывает, что наука лишь описывает явления, а всякое проникновение в сущность явления невозможно и это оформляется как результат исследования результатов частных наук. Во втором позитивизме философия предлагается как образец исследования научного мышления. Поскольку очищенное, т.е. философское мышление показывает, что мы не в состоянии постигнуть сущность, то и каждая наука должна строить свои теории так, чтобы даже не ставить вопроса о познании сущности, не касаться этой проблемы. Если для первых позитивистов невозможность проникнуть в сущность явлений объясняется слабостью, ограниченностью человеческого разума, методов наук, то для второго позитивизма задача проникновения в сущность явлений просто бессмысленна, можно сказать, просто ненаучна. Она, эта задача, противоречит устройству человеческого сознания. Такой феноменологизм второго позитивизма следует из их анализа структуры мыслительного процесса, а не из результатов частных наук.
В этом плане Эрнст Мах не раз выражал свою солидарность с идеями Рихарда Авенариуса. В книге “Познание и заблуждение” Мах уделяет большое внимание своим расхождением с Кантом. “Что мои взгляды не могут совпадать с идеями Канта, должно быть ясно с самого начала, ввиду различия их точек зрения, исключающих даже общую почву для спора” [38: 31]. С точки зрения Маха, он не может рассматриваться как кантианец. Кант ставит традиционную гносеологическую проблему. Он признает существование вещей в себе, объективного мира, считает, что эти вещи в себе недоступны для научного познания.
Мах, в отличие от Канта, вместе с Авенариусом ликвидирует гносеологическую проблему в кантианском и, вообще, традиционном смысле, то есть не существует ни проблемы вещей в себе, ни проблемы их познания. Кант противопоставляет традиционной гносеологии методологию научного мышления. Маховское понимание механизма научного мышления не оставляет места для гносеологии как исследования отношений между миром и сознанием. Отсюда вытекает противопоставление Махом и Авенариусом своего представления о философии всем предыдущим философам. Своим призванием, к примеру, Мах считает не ввести новую философию в естествознание, а, напротив, исключить прежнюю философию из естествознания, сохранить старое путем его внутреннего преобразования, своеобразный вариант Д-тезиса Дюгема, Куайна и Локатоса. Сохранить классическую наглядность научного познания, традиционную науку, продолжить этап классического периода науки за счет нетрадиционного преобразования, замены философских оснований науки. Заменить гносеологию методологией научного познания, то есть представить научное познание как механизм работы научного мышления, другими словами, сделать то, что сделали неокантианцы, но с точностью до наоборот. Это лишний раз подтверждает ранее высказанную мысль о том, что отношение между неокантианством и позитивизмом такое же, как и между негативом и позитивом одного и того же снимка. Все это результат краха не оправдавшей себя теории отражения как теории познания и попытки придать универсальный характер своему варианту представлений о работе механизмов научного мышления. Пословица “Мертвый хватает живого” имеет здесь место быть. Мнимая одинаковость, линейность, одноплоскостность научного познания, которая оформлялась задним числом и выдвигалась за реальный процесс познания методологами и учеными классического периода, будь то Гальвани, Галилей или Ньютон, как бы обязала методологов второй половины XIX в., да и первой трети XX в. претендовать на универсальный характер, общеобязательность своих методологических изысканий, хотя они прекрасно понимали, что объективность, замененная со времен Канта на интерсубъективность, общезначимость, не позволяет этого сделать.
Требование общезначимости и т.д. для своих методологических построений есть результат проявления обыкновенной человеческой слабости, к примеру, своеволия. Это то, что методологи классического периода науки называли замутненностью, искаженностью человеческого сознания, или его идолами, фантомами, к примеру, призраками пещеры или рода. Крайности, как всегда, сходятся.
Наглядность, как естественное требование человеческого мышления, как фундаментальное основание пульсирующего познавательного образа, как психологическая установка, послужила для Маха и Авенариуса и их единомышленников мощнейшим средством мотивации.
Наглядность как требование естества человеческого мышления всегда является очень важной компонентой творческого процесса. Обычно принято ссылаться на воспоминания выдающихся ученых, к примеру, Эйнштейна (его кинестетические образы и картинки, ощущения). Чтобы убедиться в этом, вполне достаточно посетить теоретические семинары, в частности физиков-теоретиков, а, впрочем, и экспериментаторов, а также творчески настроенных преподавателей физики в рамках школьной программы.
Сколько выдумки, интересных находок, образов для выражения, к примеру, эн-мерности физических миров и поведения элементарных частиц в этих мирах и поэтому “Релятивистски сжатая лепешка” для описания поведения элементарной частицы в эн-мерном пространстве, или “полураскрывающийся тюльпан” как выражение очередной симметрии очередного эн-мерного пространства - это не иллюстрация или средство демонстрации - это гораздо глубже.
В отличие от Маха, Конт в начале отождествил натурфилософские ис-следования с самой философией, подменил философскую проблематику натурфилософской, а потом эту натурфилософию подверг критике на том основании, что, в действительности, познанием природы занимались не философы, а естествоиспытатели, поэтому не построение картины мира философами, а результаты работы естествоиспытателей являются истинно философскими. У Конта наблюдается аналогия между его контовским пониманием философии и натуральной философией, т.е. физикой у Ньютона. По Конту, философия и натурфилософия имеют своим предметом то, что изучается частными науками, поэтому она и подменяет результаты частных наук своим предметом. Отсюда, этими вещами должны заниматься специалисты, а не философы. Отсюда, истинная философия есть само естествознание.
Теперь попытаемся воспроизвести логику рассуждений Маха. Для Маха философские проблемы Канта - не философские вопросы. Не та проблема, которой должен заниматься философ. Философ должен связать научные понятия с первичным материалом знания, т.е. с ощущениями. Следовательно, философская деятельность исследования за пределы субъекта тоже не выводит. Философия есть методология, поэтому она имеет дело только с научным мышлением, научным знанием. И за эти пределы методология или маховски понятая философия не выходит. Соотношение сознания бытия, это не ее предмет.
В отличие от Конта, Мах и Авенариус не смешивают философию с натурфилософией. Для них прежняя философия имеет определенный раствор с натурфилософией, но не тождественна с ней постольку, поскольку она (философия) является истоком для натурфилософских построений. Поэтому во втором позитивизме не ставится вопрос о замещении философии естествознанием, представленной своими общими результатами. В махизме как бы отбрасывается теоретико-познавательная модель как субъектно-объектные отношения, а вместе с этим и вся традиционная философия. Поэтому всякая теория познания, по мнению Маха, - скрытая метафизика, и от нее нужно избавиться через совершенно иную постановку вопроса.
В ходе таких рассуждений, подтверждая это, Мах пишет: “Такие философские системы не только бесполезные для естествознания, но и как создающие вредные, бесплодные, мнимые проблемы ничего лучше не заслуживают, как устранения” [38: 33]. ”Может быть, - пишет Мах, - даже философы когда-нибудь усмотрят в моем предприятии философское очищение естественнонаучной методологии” [38: 33]. “Моя задача не философская, а чисто методологическая” [38: 47]. Поэтому, по мнению махистов, наука должна быть очищена от всех намеков субъектно-объектной модели познания, от всех намеков вопросов соотношения теории и действительности. Конкретным способом такого очищения является редукция опыта к ощущениям в качестве его элементов. Таким образом, сведение опыта к ощущениям становится средством освобождения естествознания от следов старой философии, в том числе и в скрытых ее формах.
На этом основании Мах отрицал все попытки обвинить его в агностицизме, потому что агностицизм - это постановка вопроса в рамках прежней старой метафизики. Если, к примеру, рационалист Спиноза признавал познаваемость мира, а сенсуалист Кондильяк в этом сомневался, но, тем не менее, тот и другой считали, что суть познания состоит в том, чтобы представить в идеях то, что есть в самой действительности. С такой постановкой вопроса согласился бы и Юм, и Беркли, и Гоббс, и Декарт, т.е., в принципе, все философы классического периода развития науки.
Если Спиноза утверждает, что порядок и связь идей есть те же самые, что порядок и связь вещей, то это мог сказать и Кондильяк. Разница в том, что Спиноза утверждал, что это возможно, а Кондильяк считал, что это невозможно. Но, если бы это случилось, это было бы прекрасно.
Из сожаления по поводу такой невозможности вырастает позиция Канта. А для Маха же подобного рода рассуждения просто не имеют смысла. Своей подменой гносеологии методологией Мах пытается преодолеть, ликвидировать гносеологическую противоположность субъекта и объекта. Способ, которым это достигается, как уже отмечалось - редукция знания к опыту, к ощущениям как его элементам. Это подтверждение достигается, по мнению вторых позитивистов, через критику опыта. Поэтому, второй позитивизм в литературе порой называют эмпириокритицизмом.
Мах начинает с того, что объявляет предметом, подлежащим анализу то, что “устойчиво запечатлено в памяти и речи” [см.: 37]. Все это по Маху ни что иное как комплексы цветов, тонов различных степеней давления и т.д. Вот когда эти комплексы зафиксированы, их называют телами. Эти комплексы постоянными быть не могут. “Вещь - комплекс моих ощущений” [см.: 37]. Таким же образом Мах относится к содержанию абстрактных понятий. По Маху, преимущество физики заключается в том, что любые ее абстрактные понятия, т.е. любой степени абстрактности, могут быть сведены к чувственным элементам, т.е. можно выстроить непрерывную цепочку от чувственных элементов к понятию. Такая постановка вопроса свидетельствует об эмпиричности маховской методологии (прообраз будущего принципа верификации третьего позитивизма).
Критерий приемлемости результатов научного анализа у Маха тот же самый, что и у Декарта - самоочевидность. Хотя нужно оговорить, что понимание самоочевидных положений у Декарта совсем другое, чем у Маха. Ну, а далее - очень похожи. Ощущения, по Маху, считаются элементами, потому что их дальше разложить уже невозможно, в силу того, что они постоянны. Такого рода непоследовательность вполне объяснима, потому что чистого эмпиризма как такового, в принципе, не существует. Ведь любая теоретическая конструкция есть разновидность научно-теоретического мышления. Следовательно, эмпиризм как теоретическая концепция, тоже не может быть последовательным эмпиризмом.
Третий позитивизм, или логический позитивизм, еще в меньшей степени можно назвать эмпиристским, но, тем не менее, со вторым позитивизмом их объединяет редукционистская методика. Редукционистская методология всего позитивизма - скорее наследие рационализма, чем эмпиризма.
Понимание философии как методологии приводит махизм, как ни странно на первый взгляд, к онтологическим построениям. И это не случайно. Это выражает общую направленность развития как современной методологии, так и данной методологии XIX века. Раз выделяется такое самостоятельное философское образование как методология, то, следовательно, ее понимание как механизмов научного познания, требует постановки вопроса о предмете познания. Поэтому совершенно естественно, что любой субъективизм с явно выраженной тенденцией к солипсизму, не пользуется популярностью среди ученых естествоиспытателей.
Интересно, что Мах хвалит Авенариуса за его борьбу против панпсихизма, против сведения деятельности сознания к психическому, ну, а затем, естественно, и к солипсизму. Приведем декларацию самого Маха против солипсизма: “Когда естествоиспытатель говорит мне, что солипсизм есть единственная, последовательная точка зрения, то это возбуждает во мне удивление. Такая точка зрения более приличествует факиру, фантазирующему в своем созерцательном настроении, чем серьезно мыслящему и активному человеку” [см.: 37], “Естествоиспытатель-солипсист был бы подобен физику, который усмотрел в термометре основную проблему мира, потому что в настоящее время расширение теплоты не вполне еще изучено. Философ же солипсист похож, как мне кажется, на человека, который перестал поворачиваться только на том основании, что то, что он видит, всегда обращено к нему передней своей стороной” [см.: 37].
Можно также привести и достаточно язвительные суждения Маха о субъективистах, которые доходят до того, что отрицают существование своей собственной жены и того генерала, который наградил их орденом. Так что Мах достаточно сознательно и жестко противопоставляет свою позицию позиции солипсизма, а также субъективизма, ведущего к солипсизму. Выступая против крайних форм субъективизма, Мах пытается строить субъективистскую онтологию, пытаясь уберечься от солипсизма и соблюсти целостность методологии, точнее, философии как методологии. Такого рода построение Мах основывает на позиции, отрицающей абсолютный, законченный характер научных построений. Это то, что потом было признано классиками науки XX века как типическая черта научного познания.
Эта позиция уходит своими корнями в средневековую концепцию о сосуществовании двух родов истин в исполнении номиналистов: научной и духовной. Вот что пишет Мах по этому поводу: ”Естествоиспытатель не стремиться к законченному мировоззрению. Он знает уже, что вся его работа может лишь служить к расширению или углублению познания” [см.: 37].
На фоне данной методологической установки Эрнст Мах так определяет значение своих философских построений как методологических: “Что же извлекает для себя из вышеизложенных построений физика? Прежде всего пропадает широко распространенный предрассудок, а вместе с тем исчезает известное ограничение. Нет пропасти между физическим и психическим, нет ничего внутреннего и внешнего, нет ощущения, которому бы соответствовало внешнее, отличное от этого ощущения - вещь. Существуют только одного рода элементы, из которых слагается то, что считается внутренним или внешним, которые бывают внутренним или внешним только в зависимости от той или иной временной точки зрения” [см.: 37].
Выражаясь современным методологическим языком, здесь у Маха разговор идет на объектном языке. Он пытается говорить о том, что существует на самом деле. В противоположность распространенному мнению Мах пытается защищать некоторую целостную онтологию, т.е. то, что существует на самом деле. В связи с этим приведем еще одну цитату: “Если мы разлагаем весь материальный мир на элементы, составляющие также элементы и психического мира, если далее изучение соединения, связи, взаимной зависимости этих однородных элементов всех областей мы признаем единственной задачей науки, то мы имеем основания надеяться, что это представление послужит нам краеугольным камнем, послужит нам основанием для построения единого монистического знания и нам, наконец, удастся отделаться от надоевшего, вносящего путаницу, дуализма” [см.: 37]. Претензия на построение онтологии здесь очевидна.
Другими словами, у Маха явно прослеживаются метафизические настроения Платона и Аристотеля - попытка обнаружить константы бытия, универсалии, основные принципы, конечные причины и т.д. В качестве таких констант у Маха выступают нейтральные элементы. Это и есть самая настоящая метафизика, с которой так яростно воюет позитивизм начиная с Конта и к которой он же и приходит. А как называются эти константы бытия - то ли ощущения, то ли нейтральные элементы или единицы языка, это не принципиально. Любая попытка придать целостность и законченность философским построениям неизбежно ведет к метафизике. Любая попытка обнаружить в бытии или познании нечто, что может послужить основой для какой-то системы отсчета определенных философских построений, есть рецидив самой настоящей метафизики, что неизбежно приводит к построению онтологии, будь то онтологизация познающего субъекта или другого первоначала - материи, формы, идей. Если усилить данное рассуждение, то можно сказать: без метафизики нет философии, а неметафизическая философия - это то ружье, которое никогда не выстрелит, неоплодотворенная яйцеклетка. Самая метафизичная философия в своем предельном исполнении - это теология.
Настоящий мир, по Маху, состоит из элементов, которые, в первую очередь, должна изучать психология. У Маха происходит онтологизация не столько познающего субъекта, сколько психологического субъекта. В связи с этим примечательна следующая фраза Маха: ”Не имеет никакого смысла, с точки зрения научной, часто обсуждаемый вопрос - существует ли действительный мир или он есть лишь наша иллюзия, не более как сон” [см.: 37]. Для Маха иллюзия и другие психологические построения субъекта тоже являются составной частью его онтологии. Нечто аналогичное можно наблюдать и у Эпикура и у рационалиста Спинозы, который в трактате “Этика” свое этическое учение, а, точнее, рассуждения о страстях души, оформляет как онтологическое построение.
Подводя некоторые итоги, можно сказать, что хотя философские воззрения Маха и Авенариуса, ставшие основой второго позитивизма, эмпириокритицизма не были порождены революционным преобразованием собственных оснований науки на рубеже XIX и XX веков, тем не менее, Мах и Авенариус своими философскими построениями, понятыми как методология, предвосхитили тенденцию, которая определила своеобразие в познавательной ситуации на рубеже веков, когда под натиском революционных преобразований в науке, прежде всего физике, произошел отказ от созерцательной концепции познания. Эти философские построения были попыткой спасти, уберечь от краха созерцательную концепцию познания, что нашло отклик в достаточно широкой среде естествоиспытателей. Конкретнее, Мах пытался спасти такую фундаментальную характеристику познания, как наглядность перед лицом новых теоретических построений в науке и перед лицом новых методологических установок. В этом заключается и причина влияния махизма и его особенности.
Проблема наглядности является достаточно важной и для современных ученых, в особенности для физиков, которые занимаются абстрактными построениями в области современной теоретической физики. Проблема их интерпретации на физическую реальность является не только важнейшей, но и трудноразрешимой, если вообще разрешимой задачей. Опора на наглядные чувственно воспринимаемые модели - весьма важный момент психологического комфорта для исследователя. Целостность пульсирующего познавательного образа, без которого концептуальное мышление оказывается недостроенным и неудовлетворительным в психологическом аспекте, требует включения чувственных наглядных элементов.
Все права защищены © Copyright
|
