НОВОСТИ:

<< Глава 6, $3

СОДЕРЖАНИЕ

Далее:  Глава 7, $1 >>

ГЛАВА VI. Истина и нигилизм. Ницше и его творчество

§ 4. “Статус истины, статус интеллигенции”

Еще ветхозаветные пророки несли слово людям, но несли не свое слово, а открывали людям истину, которую им, в свою очередь, открывал Господь. Ученые тоже открывали истину, и с понятием “ученый” обычно ассоциировалось именно это, прежде всего  открытие истины. Если они были атеистами, они открывали то, как устроен мир, если они были верующими, они открывали то, как устроил мир Господь, чтобы от сложности бытия прийти к познанию мудрости Творца. Но в любом случае истину открывали, а не провозглашали ее как собственное творение. Истину не рассматривали как программу деятельности, и в этом смысле философия, гуманитарные науки, религиозная проповедь были едины, и только у Маркса философия рассматривается как программа деятельности. В 11 пункте его знаменитых тезисов о Фейербахе Маркс ставит перед философией следующую задачу: “Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы  изменить его” [36: 3].
Гегель в этом вопросе придерживался созерцательной концепции в отношении к знанию, к философии, к истине, и гегелевской философией завершается, собственно говоря, развитие знания, потому что абсолютный дух в этой системе познает самого себя.
Человек открывает для себя и в себе абсолютный дух. Все человеческое мышление, в отличие от Божественного, есть открывание истины.
В этом вопросе Ницше противоположен подавляющему большинству предшествующих ему философов, за исключением Шопенгауэра, как теоретического его предшественника.
Итак, наука открывает то, что есть в действительности, именно поэтому она оказывается пригодной для всех. Акт открытия истины, конечно, ниже акта Божественного творения, но ниже всего лишь на одну ступеньку. Открыть может гений, не массовая деятельность, только один открывает то, как устроен мир. Пророки могут открыть рядовому человеку, как повелел Господь, что повелел Господь, только Ньютон открыл закон всемирного тяготения. Деятельность как открывание рассматривалась как деятельность выдающегося человека. Но превращение науки в большую науку, когда ученый становится профессией, когда научная деятельность становится профессией, и ученый становится массовой профессией, многое меняет. И оказывается, в принципе, что ученый, как и другая наемная сила, может работать за среднюю плату, что от него ожидают не открытия истины, то есть как устроен мир, а практического результата, результата, который приносит пользу. Это порождает изменение статуса, социального статуса ученого и той атмосферы вокруг ученого, в которой он работает и живет. Это меняет отношение к ученым не только со стороны общества, но и философа. Получается удивительная и неприятная ситуация, получается то, что раньше рассматривалось как достоинство – научное открытие: я открыл, как устроен мир, а вы пользуетесь моим открытием; но это открытие о мире, поэтому оно годится для всех вас, но открыл его я.
Теперь же (в XIX веке) ситуация в корне изменилась. Ученыйто, в принципе, ничего не открывает, он изобретает, он придумывает рецепты, которые используют для своего блага рядовые личности. И нет принципиальной разницы между тем, что этот научный рецепт задействован в промышленности, в производстве, военном деле, а поварской рецепт задействован на кухне при приготовлении пищи: и в том и в другом случае результат заключается лишь в той пользе, в том успехе, в той приятности, комфортности, в том удовлетворении потребностей, которые обеспечивает научная деятельность (следует заметить, что, наверно, недаром хорошие повара ценились и ценятся не меньше, чем хорошие ученые). Если еще более огрубеть, то можно сказать, что деятельность ученого, в принципе, ничем не отличается от изобретения способа забивания гвоздя сапожником. Важен результат, важна технология получения этого результата, а претензии на истину крайне несостоятельны: как там устроен мир – проверить невозможно, да и не нужно.
Отказ в истине пророкам и апостолам приводит к мысли о том, что мир, устроенный Господом Богом, страшно неразумен, отсюда нигилизм, агностицизм в области религиозных течений, религиозной мысли. В истории отношения к науке можно увидеть нечто аналогичное. Смена научных теорий, изменения представлений о мире на фоне изменения социального статуса ученого порождает нигилистское отношение к науке, а также усиление скептицизма в философии, в этом плане скептицизм Юма и Канта был ответной реакцией на данные процессы. Скептицизм Юма и Канта был формой не пренебрежения к науке или понижения ее статуса и статуса ученого, возможностей науки, а попыткой, ограничив возможность самой науки и научной идеи, тем не менее, сохранить социальный статус науки и ученого, но они не были столь решительны, к примеру, как Ницше. Переоценка ценностей науки, осознание ограниченности возможностей науки для них явились трагедией. Человеческий разум не может открыть истину ни в области Божественной (вспомним антиномию Канта), ни в области познания природы, но для них-то, к сожалению, как сотворил мир Господь, человеку  знать не дано.
У Ницше позиция иная. Для него ясно, что ученый ничего не открывает и по этому поводу он (если судить по работам) не сожалеет, хотя по Ницше, ученый, тем не менее, творит, но дело в том, что ученый стал рядовым, массовым, он стал маленьким и уже не может и не хочет считать себя творцом, открывать истину, поэтому он рассматривает свое маленькое творение не как открытие. Он боится взять на себя ответственность за мир, который он создал, поэтому его маленький, созданный им мир годится для всех, для тех, которые равны ему по рангу, для массы. Поэтому Ницше пишет: “Духовное просвещение – вернейшее средство сделать людей неустойчивыми, слабыми волей, ищущими сообщества и поддержки,  короче, развить в человеке стадное животное” [46: 462]. С небольшой поправкой ученый тоже стадное животное (по причине коллективности науки), но только в царстве познания. Он, стадное животное, по Ницше, так как все люди – стадные животные, но, в отличие от них, он забрался в царство познания.
Наука как и все способы человеческой деятельности – это способ приспособления к жизни среднего человека. “Наука,  пишет Ницше,  как промежуточная станция, где находят свое естественное облегчение и удовлетворение средние, более многогранные и более сложные существа, все те, кому деятельность не по нутру” [46 (2005): 338339]. Многогранность по Ницше –  отличительный признак среднего. По всей видимости, –  рассуждает Ницше, –  если человек многогранен, то это означает, что у него нет ни одной собственной грани, которая отличала бы его от всех остальных.  “Многогранность” явно напрашивается на сравнение с “круглым отличником”. По этому поводу Козьма Прутков рассуждал так: "Если у тебя вскочил флюс на правой щеке, то постарайся во что бы то ни стало, чтоб точно такой же флюс вскочил и на левой щеке, ибо ничто так не радует глаз как симметрия". По всей видимости, ученый по Ницше  раньше человек с одним флюсом, а теперь с двумя, то есть средний человек.
На первый взгляд тезис Ницше о том, что ученый – это тот человек, которому деятельность не по нутру, противоречит представлениям об ученых, а точнее,  ведет к утилитаристскому отношению к науке. Ведь работа ученого, по мнению Ницше, да и по общей тогдашней атмосфере, направлена на утилитаристические цели. "Наука,  писал он,  есть превращение природы в понятия в целях господства над природой  она относится к рубрике «средства»" [46: 651]. Наука, по мнению Ницше, – это еще не сама деятельность, это лишь средство деятельности. Во всяком случае, так считают те ученые, которым деятельность не по нутру. Если бы они были более решительными, они перестали бы быть учеными и стали бы философами (имеются ввиду философы, стоящие на утилитаристских позициях, близкие к позиции самого Ницше). Философ отличается от ученого тем, что он понимает, что мир, который он творит, – это мир сотворенный, а не действительный, не сущностный, а ученый этого не хочет признать.
В философии Ницше о науке, по всей видимости, спрятаны корни той проблемы, которая в мучительном варианте стала перед учеными наших дней, проблемы моральной ответственности ученого за использование результатов его деятельности. То, что ученый не желает рассматривать свою деятельность как деятельность по преобразованию мира, – это попытка уйти в башню из слоновой кости, построенную самим ученым скорлупу. Очень близко к идеям Курта Воннегута рассматривается Ницше система применения тогдашней науки в военных действиях. Вполне возможно, что здесь сказывается биографическая черта самого Ницше: он панически боялся вида крови, и когда был призван на франкопрусскую войну в качестве санитара, потому что был не способен выполнять функцию солдата или офицера, он и тогда не смог преодолеть этого страха и постоянно при виде крови падал в обморок. Он не осуждает, он просто презрительно оценивает тех, кто не хочет взглянуть на дела рук своих. Вполне возможно, что человек с тонким душевным устройством, рафинированный интеллигент Ницше рассматривает черты своего характера как то, чего нужно стыдиться, и пытается выразить это в парадоксальной форме.
Эту поставленную хотя бы в зародыше проблему –  проблему роли ученых в науке и обществе, затмевает ницшеанская онтология. Согласно Ницше, вера в то, что действительность есть, "существует мир, такой, какой он должен был бы быть, это – вера непродуктивных, которые сами не хотят сами создать себе такого мира, каким он должен быть. <…> «Воля к истине» –  как бессилие воли к творчеству" [см.: 81: 283]. Таким образом, критика Ницше к науке – критика не имманентная, а внешняя, выражаясь современным методологическим языком, критика с экстраналистских позиций, но он иногда прибегает к имманентной критике науки, ее методов, то есть с позиции интернализма.
Как уже упоминалось, конец XIX века знаменуется множеством событий, в том числе и разрушением созерцательной концепции познания, это разрушение немалым числом естествоиспытателей было интерпретировано как крах, крах науки, ее несостоятельность в ее претензиях на объективность истины и ее результатов. Ницше вполне разделяет этот гносеологический нигилизм, как, впрочем, и многие другие философы и естествоиспытатели, хотя оценка здесь существенно иная. Вот что пишет сам Ницше: "Развитие науки все более и более превращает «известное» в неизвестное, а стремится она как раз к обратному. <...> In summa наука подготовляет высший род незнания – чувство, что «познания» совсем не бывает, что было своего рода высокомерием мечтать об этом" [46: 651]. В цитате достаточно ясно просвечивается вариант ницшеанского ответа, здесь даже нет намека на тот ответ, который содержался в многочисленных популярных брошюрах естествоиспытателей того века, который сводился к тому, что, дескать, мы раньше думали, что процесс познания настолько прост, настолько четок, однозначен и происходит он как процесс отражения; раньше мы думали, что понятие истины просто, что она есть дубликат бытия, а оказывается, что понятие истины спорно, и на самом деле процесс познания не сводится к фотографированию или отображению, он гораздо сложнее.
Так вот, Ницше не идет таким путем, он не критикует попытку создать новую концепцию истины, он изображает в отношении новых концепций истины идею молчания, без борьбы принимает гносеологический нигилизм, как, впрочем, нигилизм в более широком смысле. Нигилизм есть необходимая ступень в переоценке ценностей, гибнущих в определенное время. “Вера в категории разума есть причина нигилизма, – мы измеряем ценности мира категориями, которые относятся к чисто вымышленному миру” [46 (2005): 35]. Попробуем сказать то же самое по существу только другими словами, нигилизм и релятивизм выступают как следствие краха привычных понятий, стандартов, которые принимались в науке или в жизни, и поэтому нигилизм и релятивизм есть лишь приход к другой системе понятий и другой системе стандартов жизни. Нигилизм и релятивизм  это есть выражение сомнений в существующем настоящем.
Ницше рассматривает это самый нигилизм как переход к выпуклому явному подчеркиванию к проблеме и значению субъекта, личности не только в науке, но и в непосредственной обыденной текущей жизни, к представлению о том, что единственный мир, в котором живет и может жить человек, есть его собственное творение.
Можно, конечно, строить достаточно обширное количество гипотез о том, почему именно так Ницше ставит проблему; как уже отмечалось, второй период творчества Ницше есть увлечение естественными науками, в частности  дарвинизмом, в форме, близкой к первому позитивизму. Следует напомнить: Конт утверждал: что наука должна быть скромной, ее задача описать, а не объяснять. Это, в принципе, тоже ход мыслей, направленный от понимания ученого как открывателя истины, к представлению об ученых как изобретателях истины, которую путем познания (как в принципе, животное приспосабливается к внешнему миру, описывая мир), описывание перспектив научного мышления пассивизм был крайне осторожен до пессимизма, так что эволюцию взглядов Ницше о познании вполне можно истолковать как своеобразное повторение и переосмысление позитивистской модели в отношении к науке, научному творчеству. Прежде всего это происходило под крахом прежних научных ценностей и крахом прежнего статуса ученого. Не исключено, что под влиянием всего этого Ницше использует любую возможность для дискредитации науки как основание для массовой деятельности, той самой, которую не только критикуют, но и боятся – и вполне заслуженно. Можно рассматривать деятельность масс и по аналогии с этим увидеть в деятельности ученых деятельность одинаково серых личностей, но можно посмотреть на это с другой стороны. Массы  это чтото страшное и опасное для отдельного человека, как выделяющейся личности, поэтому любое средство, которое делает массу подобной личности, объединяет массу и поэтому данному средству объединения, то есть науке, нельзя дойти до массы. С этих позиций можно сказать, что Ницше понимал значение науки и ученых, сознательно третировал такое понимание, такую ситуацию, такую постановку дел. Другими словами, существует два варианта в истолковании отношений Ницше к науке и к ученому. Первый заключается в том, что Ницше пошел по пути того жреца, который сорвал покров с богини. Второй вариант  Ницше боялся, не решился сорвать покров с богини как тот жрец. Он испугался основательного анализа проблемы истины, ибо такой анализ мог разрушить его вариант социального оптимизма отдельной личности. Если массы верят в фетиши, в том числе фетиши науки, и эти фетиши не отличаются от других идейных образований масс  это одно дело, такими массами можно управлять, а на место одних фетишей можно предложить другие, ведь сам Ницше писал о том, что мы (люди) аморалисты и атеисты, но мы оставляем над собой право проповеди любой морали и религии, потому что с их помощью в наши руки попадает эта самая людская масса. Это возможно в том случае, если массы управляются фетишами, а если это не так, если наука не поставщик их фетишей и это не вид массовой иллюзии, а имеет достоинство объективной истины, тогда оказывается, что в исторической перспективе осужден социальный идеал Ницше, следствием которого является волюнтаризм; тогда массы, действующие в соответствии с научным положением, тогда социальный идеал Ницше, разумеется, рушится. Но это лишь оптимистическая гипотеза с большим знаком вопроса, хотя в качестве социальных идеалов Ницше достаточно неоднозначен, если не противоречив, как и  в отношении к науке. С одной стороны здесь можно обнаружить обыкновенную проповедь насилия, хищничества, обычно цитируется положение о том, что слабые и неудачные должны погибнуть и наша задача помочь им в этом. Очень похоже на одну из цитат Мао ЦзеДуна: "добить собаку, попавшую в воду" [см.: 35], но с другой стороны Французскую революцию Ницше оценил как беспощадную и ужасную, как ужасное и беспощадное насилие. Поздний Ницше чуть ли не на каждой своей странице пытается подчеркнуть свое презрение к толпе, и в то же время, когда он пишет о тоталитаризме или социализме, он характеризует социализм как безнадежную вещь, потому что гарантий против распространения социализма как тоталитарного варианта государства, основанного на подавлении личности, нет. “Тем не менее, собственников всегда будет более чем достаточно, что помешает социализму принять характер чего-либо большего, чем приступа болезни; а эти собственники как один человек держатся той веры, «что надо иметь нечто, чтобы быть чем-нибудь». И это — старейший и самый здоровый из всех инстинктов; я бы прибавил: «нужно стремиться иметь больше, чем имеешь, если хочешь стать чем-либо большим». Так говорит учение, которое сама жизнь проповедует всему, что живет— мораль развития. Иметь и желать иметь больше, рост, одним словом, — в этом сама жизнь. В учении социализма плохо спрятана «воля к отрицанию жизни»: подобное учение могли выдумать только неудавшиеся люди и расы" [45: 88]. На этот раз массовая мораль гражданского общества, то есть основанного на частной собственности, оценена чрезвычайно высоко, более того, возведена, можно сказать, в абсолют. Такого рода противоречия, конечно, не случайны, они обоснованы, как и самой тенденцией философских работ Ницше и его социальной позицией, так и достаточно противоречивой моралью гражданина, который стал собственником, которая совпадает с моральной позицией интеллигента и, прежде всего, ученого. Это, наверное, может допустить рассмотрение Ницше, философии Ницше как варианта идеологии гражданского общества, тех самых граждан, с которыми Ницше, как рафинированный интеллигент, не пожелал бы пить воду из одного источника. Если пытаться реконструировать социальную позицию самого Ницше – это, естественно, позиция интеллигента-гуманитария того периода, в который интеллигент  творческая личность – наглядно быстро утратила свою независимость и вместе с этим чувство известного интеллектуального превосходства, которое было ему свойственно в период малой науки. В этом, конечно, сыграла огромнейшую роль  развитии средств массовой информации и коммуникации, выход предпринимательской деятельности за рамки национальных государств.
Путь Ницше  это, конечно же, протест против подобной эволюции общества с позиции интеллигента-гуманитария, и в этом плане можно высоко ценить мнение неокантианца Виндельбанда, который рассматривал ницшеанство, как протест против угнетения личности, но хотелось бы добавить, что это протест и против угнетения не всякой личности, а лишь против угнетения личности интеллигента, причем такого интеллигента, развитие которого может быть обеспечено лишь подавлением масс. Можно оценить такую единую позицию как, в принципе, идейную позицию зарвавшегося предпринимателя, ведь собственник по своей сути не может не быть индивидуалом, по меньшей мере, в силу конкуренции. Точка требования равности перед законом – это краеугольный камень гражданского общества, это вынужденное средство самозащиты, в принципе, любого человека.
Отсюда в принципе интернационализм и национализм различных социальных групп,  отсюда возникает и двойственность морали. Вспомним недавний пример:  все мы выступаем за поддержку отечественного сельского хозяйства, но, когда это достигается за счет повышения таможенных пошлин на ввоз продовольствия, а потом к скачку цен на импортные продовольственные товары добавляется скачек цен на отечественные продовольственные товары, мы выражаем свое недовольство, потому что наш жизненный уровень, то есть уровень людей, которые зависят от этого скачка, падает.
Отсюда возникает и извращение христианской проповеди любви к ближнему, когда данная любовь истолковывается как любовь ближнего ко мне, но не как мое сострадание к ближнему. Ближний обязан меня любить, если он сильнее, богаче, мощнее меня. И подобного рода двойственность морали и извращение той же христианской любви связано с неспособностью обуздать нашу эгоистическую природу, хотя бы обуздать ее с точки зрения разумного эгоизма. Отсюда можно сделать вывод, что именно люди, не способные обуздать свой собственный эгоизм, признать интересы других людей как что-то естественное, как нормальное явление, а не как что-то противоестественное, потому что это не отвечает его интересам.
Те люди, которые все свои проблемы объясняют воздействием лишь внешних факторов, становятся социальной базой и для теории насилия, и для политических деятелей, которые призывают к явной или замаскированной форме к насилию как к самому легкому, самому быстрому способу решения социальных проблем. Это не зависит от того, происходит ли это в 30х годах в Германии, в Советском Союзе, в Италии, в Японии, в Америке, или самое последнее время, в частности, у нас и не только в области политики, но и в  области взаимоотношений людей в социальных, в трудовых коллективах.
Такого рода люди не страдают заниженной самооценкой, они считают себя выдающимися, сверхличностями, сильными личностями. И вот только внешние обстоятельства мешают им проявить эти данные качества, и поэтому изменение внешних обстоятельств решает все их проблемы, но если кому-то не удается занять руководящий пост при этом, то можно и помечтать и посодействовать другому, который бы занял этот пост в государстве, чтобы открыть им дорогу. Такого рода психологию личности, такого рода людей в свое время в нашей отечественной литературе было принято именовать взбесившимися лавочниками или мещанами. Вся беда состоит в том, что их действительно много и на всех социальных уровнях, группах. Именно они становятся социальной базой для любых политических теорий и лидеров, ведущих к созданию того или иного варианта тоталитарного государства, которое является для них олицетворением личности, силы, в том числе личностной силы. И это в действительности даст бесконечный простор для удовлетворения ущербности таких личностей.
И будь то лавочник, которому Гитлер дал мотоцикл и дубинку и который бил интеллигента, потому что он сам не интеллигент, и бил своего соседа лавочника под видом чистки нации, только потому, что он являлся его конкурентом, или тот, кто в свое время писал, да и продолжает писать доносы о неблагонадежности своих коллег и использует это как средство для своего собственного продвижения в карьере, что происходит сплошь и рядом. И Ницше здесь не при чем: когда под черепом серой личности просыпается "я", наступают страшные времена. Страшные, потому что это существо начинает решать все свои проблемы за счет подавления другого человека, ущемления его моральных качеств, материального положения, или каких-то других возможностей, что крайне типично для нашего общества. Будь то сфера науки, преподавательский коллектив или сфера предпринимательства, к сожалению, схема остается прежней.
Это еще цветочки, но когда эта схема пронизывает и обыденную текущую жизнь, тут уже начинаются ягодки. Это означает: общество настолько больно, что его оздоровление займет продолжительное количество лет.
Оно надеется на чудо? Всегда возможный и порой нужный душевный переворот как чудо, в своем массовом исполнении – лишь мечта, реальное исполнение которой доступно лишь божественным силам. А человеку – тогда, когда с ним происходят какие-то потрясения, и  для общества, когда и с ним происходят какие-то потрясения, необходимо, чтобы что-то заставило бы, принудило бы к осознанию того, что то состояние, которым живет человек и общество – болезненное, нездоровое, не свойственное человеку и ненужное ему. И история XX века, в особенности история мировых войн и история фашизма, еще более широко история тоталитарных режимов являются яркими примерами этих достаточно спекулятивных морализирующих рассуждений.
В конце хочется добавить, что спорить с такого рода морализирующими рассуждениями невозможно. Их можно либо принять, либо от них отказаться, либо противопоставить другие морализирующие рассуждения, так как это не сфера логики.
Таким образом, социальный нигилизм Ницше как протест против угнетения личности можно интерпретировать как протест против эгоистической природы человека, человека, не желающего осознать себя как личность, то есть обуздать свою эгоистическую природу и направить свою деятельность на создание чего-то позитивного, чего-то хорошего, что должно заслуживать оценки как действительного, как сущностного.
Но возможна и иная интерпретация социального нигилизма Ницше, интерпретация, которая подтягивает Ницше к ницшеанству, которая предвосхищает идеологию фашизма, и в этом плане можно привести цитату Ницше, которая, в принципе, вписывается в социальную градацию последующих национал-социалистов: "Кастовый порядок – это высший доминирующий закон есть лишь санкций естественного порядка" [49: 685]. К этому можно добавить бред о высшей расе и сверхчеловеке и привести в подтверждение этого фрагмент Ницше "О белокурой бестии", забывая о том, что в переводе на русский язык  бестия  означает "животное" и т.д. А если к этому добавить еще и всякого рода антропологические теории, процветавшие в фашистской Германии, особенно в их эволюции, то кроме кривой улыбки или непродолжительного смешка сейчас это вряд ли вызовет что-либо иное, если, конечно, умело представить эволюцию этих антропологических бредней, а затем все это каким-то образом привязать к Ницше, что в принципе, было сделано достаточно в большом количестве статей, брошюр и книг как в фашистской Германии, так и в той стране, которая боролась с германским фашизмом, критиковала Ницше и ницшеанство.
В заключение лишь подчеркнем, что в плане истории проблема интерпретации Ницше теряет всякий смысл и как бы ни отнесся сам Ницше к интерпретации, но финальный рефрен – “песня вся, песня вся, песня кончилася”, к счастью  не к месту.
Нигилизм Ницше в отношении к научному познанию, к использованию ее результатов, деятельности ученого, к использованию результатов его деятельности является выражением социального нигилизма как протеста против усреднения, нивелирования, подавления и угнетения личности. Если попытаться подвести итог философии Ницше в критическом плане, то можно с сарказмом сказать: "Он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог" (Пушкин). Но, действительно, Ницше заставил себя уважать и расплатился за это по самому большому счету, что, в принципе, соответствовало духу его философии.
Вопрос об интерпретации философии Ницше, о состоятельности того или иного варианта, видимо, останется открытым до второго пришествия. Поэтому в конце хочется поделиться своим личным наблюдением: сверхчеловек Ницше – Заратустра, скромен и кроток, по образцу Христа, да и зарисовка последней сцены, пейзажа – символы, которые при этом используются, совпадают с символами из откровений Апостола Иоанна.

Проявляйте уважение!
При копировании материала, ставьте прямую ссылку на наш сайт!